Черное Рождество

— Вот это, — полковник указал на бутылку, — бургундское, «Шамбертен». Про него Дюма, видите ли, писал, что д’Артаньян закусывал его ветчиной. Ни черта Дюма в винах не разбирался! Специально для этого вина создали пате де фуа-гра с трюфелями…

— И где же у вас этот паштет? — издевательски спросил Борис.

Ему все надоело, хотелось поскорее убраться из этой душной каюты и уйти спать, потому что тело болело после давешних мытарств. Он отвернулся от укоризненного взгляда Саенко, принесшего чистые стаканы.

— Присоединяйтесь, Борис Андреевич, — радушно пригласил Горецкий.

— Я не желаю с вами пить! — процедил Борис и повернулся, намереваясь уйти, потом помедлил и присел в стороне от стола. — Я, разумеется, благодарен вам за спасение, за то, что вы уговорили капитана подождать несколько часов, но как быть с теми, кто остался там?

— Им уже ничем не поможешь. — Полковник устало откинулся на спинку стула.

— А раньше? — крикнул Борис так громко, что Саенко заглянул в дверь каюты.

— Все погибло. — Горецкий опустил голову.

Борис совершенно автоматически отметил, что седины у него в волосах ощутимо прибавилось.

— Произошла катастрофа всего Белого движения, — монотонно проговорил Горецкий. — Мы потеряли громадную, плодородную и густо населенную территорию, а также, вероятно, две трети нашей армии. В Новороссийске погибли результаты двухгодичной славной борьбы.

— Я всегда знал, что вы обладаете выдающимися аналитическими способностями, — ядовито проговорил Борис. — Готовите докладную командующему? Уж больно гладко выражаетесь!

Горецкий, не отвечая, налил в стаканы красного вина.

— Говорите, армия погибла? — раскаляясь, кричал Борис. — А если конкретно посчитать, сколько офицеров, оставленных в лазаретах, застрелилось? Сколько было расстреляно красными, а сколько — утоплено в бухте? Никогда наша армия не переживала такой катастрофы в боях с красными, говорите? Да ведь Новороссийск сдали без боя, и эту самую катастрофу устроили Белой армии знаете кто? Такие, как вы!

— Что? — вскинулся было Горецкий, но тут же бессильно опустил голову на грудь.

— Не делайте вид, что мертвецки пьяны, — угрюмо пробормотал Борис, — я все равно не поверю.

— Катастрофу армии устроил свой же собственный Генеральный штаб, — заговорил Горецкий хрипло.

— Вот именно, а вы — представитель этого самого штаба. Все время, что я служил у вас, мы все куда-то ездили, что-то передавали, о чем-то договаривались… И вот результат! Вы — представитель военного управления при Особом совещании. И что, черт побери, думал ваш шеф, генерал Лукомский?

— Эти генералы, они думали только о своих амбициях, — слабо защищался Горецкий.

— Все можно простить — нерешительность, плохой расчет. Деникин, да и остальные не представляли себе, когда учились в академиях, что будут когда-нибудь воевать против русских же. Но никогда, слышите — никогда армия не простит генералам Новороссийска. Бросить лазареты с ранеными! Допустить, что казаки оказались почти все в плену! Конечно, они сами метались, митинговали, и вообще кубанские казаки ненадежны, но куда же ваше-то ведомство смотрело! А где вы собираетесь брать лошадей для новых сражений, если они все остались в Новороссийске? А орудия, пулеметы?

— Деникин недолго останется на посту главнокомандующего…

— Однако теперь они, те, кто виноват в этом преступлении, эвакуировались на союзнических кораблях, а простые офицеры лежат на дне Новороссийской бухты.

— А как же вы спаслись? — неуверенно спросил Горецкий и заглянул Борису в глаза.

Тот отвернулся, не ответив, но в глазах его Горецкий сумел прочитать такое, что охота расспрашивать у него пропала.

— Ну и что я теперь, по-вашему, должен делать? — вздохнул Горецкий. — Застрелиться? Не могу, голубчик, — ответил он сам себе совсем не по-военному, — бумаги важные со мной, должен доставить по назначению…

— Куда направляется «Сюркуф»? — отрывисто спросил Борис.

— В Севастополь, но солдат высадим в Керчи.

— Нас с Алымовым тоже высадите в Керчи. Там мы найдем своих, из дивизиона, часть пойдет на формирование, потом я буду воевать на фронте до конца, потому что теперь не верю в победу Белой армии, с такими-то командирами… За помин души… — Борис залпом выпил вино и поставил стакан на столик, потом встал и сказал уже у двери: — Прощайте, полковник! Вряд ли мы увидимся скоро. — Он сделал шаг в коридор, но вернулся и закончил нелюбезно, глядя сзади на поникшие плечи Горецкого: — Прошу извинить за резкость. Разумеется, вы лично не можете отвечать за весь генералитет.

Полковник Горецкий не обернулся.

Глава четвертая