Черное Рождество

Еще издали увидев здание лазарета, Борис понял, что они возвратились напрасно: лазарет был пуст. Никого не было на крыльце, никто не выглядывал в окна. Видимо, какая-то войсковая часть сжалилась над ранеными и взяла их с собой. Подъехав ближе и убедившись, что никого не осталось, Борис развернул лошадей и погнал их обратно к порту, чтобы не прозевать отправку.

Не успела телега отъехать от лазарета, как по улице хлестнула пулеметная очередь. Борис привстал и крикнул, подгоняя лошадей, но пулемет шпарил не переставая. Одна из лошадей упала в оглоблях, телега остановилась. Борис с Алымовым скатились на землю и побежали зигзагами, пригибаясь к земле и оглядываясь в поисках укрытия.

Завернув за угол, они столкнулись с большой группой безоружных казаков.

— Драпай, драпай, ваши благородия! — истошно закричал один из донцов. — Красные валят!

Борис поднял карабин, но окружавшие казаки заслоняли от него цель, не давали развернуться, а с верхнего конца улицы катились галопом под горку кавалеристы в буденовках.

— Ходу, ходу! — кричал Алымов, но плотная толпа казаков, растерянно топчась на месте, гасила всякое движение, офицеры увязли в ней, как в болоте, да бежать уже было и некуда — с одной стороны катила красная конница, а с другой — хлестал уже не один пулемет.

Красные наехали на толпу, тесня казаков конями. Борис передернул затвор карабина, но соседний казак уставился на него огромными от ужаса желтыми глазами и вырвал из рук оружие, рявкнув:

— С ума сошел, золотопогонник! Тут тебя и кончат!

— Можно подумать, тебя пожалеют! — огрызнулся Борис.

— А что они мне сделают? Мы люди простые, — ответил казак и испуганно перекрестился.

Толпа становилась все больше — красные сгоняли в одну кучу не успевших погрузиться на корабли.

Борис нашел Алымова и пробился к нему.

Красные, тесня конями и охаживая крайних плетьми, погнали все это человеческое стадо вниз, к морю. Скоро, приподнявшись на цыпочки и взглянув над головами соседей, Борис увидел бухту и спешно уходящие от берега последние пароходы. У самой пристани красные артиллеристы снимали с передков и устанавливали в боевое положение трехдюймовое орудие. Возле горизонта виднелись силуэты торопливо удирающих английских крейсеров.

Борис злобно сплюнул.

— Сволочи союзнички! — проговорил Алымов, перехватив его взгляд.

Красные, подогнав толпу пленных к краю дебаркадера, спешились, поставили пулемет, направили его на толпу и занялись какими-то непонятными приготовлениями. Спустя несколько минут смысл их действий стал ясен, и над толпой поднялся глухой стон ужаса.

— Что же они делают? — пробормотал сосед Бориса, тот самый казак с белыми от страха глазами.

— В море топить будут, — прошептал Алымов одними губами, — патронов им на нас жалко. Вот попали-то мы, Борис. А все ты, захотел перед сестрицей себя героем показать!

— Что-то я вас, штабс-капитан, не узнаю, — угрюмо ответил Борис. — Нечего причитать — снявши голову, по волосам не плачут.

Сбоку дебаркадера притулилась старая проржавевшая баржа. С ней-то и были связаны приготовления красных. Распоряжался красноармейцами командир в папахе с красной лентой и ладно пригнанном кожушке, отороченном мерлушкой.

— Завальнюк! — крикнул он зычно.

И тотчас явился на зов сутулый детина с мотком веревки. Он деловито размотал веревку, оглянулся на толпу, прикинул что-то, причем работа мысли явственно отразилась в его глазах, затем взял принесенный с веревкой топор, примерился и начал рубить веревку на равные куски.

— Однако коротко будет, — озабоченно произнес маленький белобрысый красноармеец, суетясь вокруг.

— Не будет, — Завальнюк прервал свою работу и оглянулся на безмолвную толпу, — а ты не мешай, отойди от света-то, не засти…

И от такого будничного его разговора толпа пленных пришла в еще больший ужас, потому что поверила в реальность происходящего.

— Вона что, — выдохнул дюжий казак справа от Бориса, — вона как дураков учат. — И, перехватив недоуменный взгляд Алымова, пояснил: — Давеча агитатор к нам приходил от красных, листовки принес. А в них сказано, что, мол, братья-казаки, бросайте оружие, выходите сдаваться, ничего, мол, вам не будет, отпустят домой, — он покопался в кармане, — нет, потерял я ее где-то, листовку эту. А сегодня чуем — дело плохо, мы и поперли как бараны сдаваться, оружие бросили. А они, значит, вон что задумали… Чуяло мое сердце, что наврут, уж больно подлый агитатор был… чернявенький, глазки бегают. Его бы за ноги да головой об стенку… А наши дурни уши развесили: войне конец! Амнистия будет! Вот и дождались…

Красноармейцы принесли откуда-то две широкие доски и положили их в качестве сходней с пристани на баржу. Четверо встали по бокам сходней: двое на барже, двое на пристани. Завальнюк закончил свое дело, и командир закричал зычно:

— Выходи по двое, казаки!

Бах! — раздался выстрел в центре толпы. Красноармейцы мгновенно вскинули винтовки. Бах! — еще выстрел. Но никто из красных не пострадал.

— Что еще? — крикнул командир.

— Офицеров двое застрелилось, — крикнул из толпы пленных угодливый голос.

— Туда им и дорога, — облегченно вздохнул командир.