«Молния в гроб – это возмездие врагу, – рассуждал я. – Но о каком возмездии может идти речь, если Пуантье по официальной версии умер от сердечного приступа? Скорее всего, автор рисунка знал, что Пуантье умер насильственной смертью. Рассказать об этом он не мог или побоялся, вот и выплеснул эмоции на перегородку в кабинке. Вывод: автор рисунка – человек с некрепкой психикой. Если на него как следует надавить, он расколется и выложит все, что знает. Осталось только установить, кто нарисовал гроб на колесиках».
9
На другой день я был в морге. Самуил Поклевский работал в кабинете, с головой зарывшись в бумаги. После приветствий и ни к чему не обязывающих вопросов «Как дела? Что нового?» Самуил спросил:
– Ты слышал песню «Раз пришли на угощенье»?
– Скорее всего да. В ней что-то о дне рождения, на котором избили хозяйку?
– Эта песня? – спросил я. – Иногда просто удивительно, сколько всякой чепухи хранит память. Как-то раз, когда мне было лет пятнадцать, поздно вечером в соседнем дворе из подъезда вышел пьяный мужик, сел на лавочку, закурил и, ни к кому не обращаясь, прочел шесть четверостиший из нецензурного варианта сказки «Конек-Горбунок». Представь, я с первого раза на слух запомнил весь текст. До сих пор помню каждую строчку. Если в твоей песне «Раз пришли на угощенье» была бы какая-нибудь похабщина или «интересные» словечки, то я в школьные годы запомнил бы ее. Юношеский максимализм! Что запрещено – то влечет к себе с неумолимой силой.
– У моего отца был магнитофон «Маяк-202», неплохая вещь, – не обращая внимания на мои пространные пояснения, продолжил Самуил. – Пятисотметровую катушку с записями Высоцкого я знал практически наизусть. В моей памяти песни остались в том порядке, в каком они были записаны, с вступительными комментариями, которые давал Высоцкий. Качество записей было отвратительнейшим. Высоцкий пел писклявым голосом, словно лилипут в фильме «Новый Гулливер». Когда я в первый раз услышал запись Высоцкого на пластинке, то не поверил своим ушам: мне показалось, что это поют два разных человека. Один – с хрипловатым, ярко выраженным мужским голосом, второй – писклявый карлик, временами срывающийся на визг. Мало того, некоторые слова на отцовской катушке было не разобрать, и их приходилось додумывать самому. Песню «Раз пришли на угощенье» я помню с детства, с начальной школы. Веселая песенка с нравоучительным концом. Я искренне считал, что ее исполняет Высоцкий, так как она была записана на катушке с его песнями. В ней есть такие слова:
Все понятно и логично! Вот Рабинович, он горбатый, у него дефект позвоночника. С ним пришли четыре брата. Совершенно неважно, его это братья или нет. Далее в песне о братьях ничего не говорится, так что забудем о них. Даже об Иванове забудем, хотя песня, общем-то, о его злоключениях. В эту субботу пришел ко мне приятель, принес катушку с нарезкой из концертных записей Высоцкого и еще каких-то мужиков. Запись отличная, все слова разобрать. Я расслабился, услышав знакомое вступление, и тут как кувалдой по голове! Оказывается, я с детства не так напевал эту песню. В ней другие слова! «Рабинович был с Арбата». Боже мой, ну это же бред! Откуда я в начальной школе мог знать, что в Москве есть улица Арбат? Ну и что с того, что она там есть? На ней живут одни аристократы? Ты был на Арбате?
– Во время Олимпиады наш курс в полном составе отправили в Москву на охрану общественного порядка. По-моему, как-то ранним утром мы проходили по Арбату. Улица как улица, ничем не запомнилась.
– В нашем городе есть улица, где живут одни аристократы? Нет! Даже дома нет, где бы жили одни богатеи и партработники. В любом доме должен проживать дворник, иначе аристократам придется самим крыльцо подметать, так что ссылаться на Арбат как на место жительства советской элиты просто глупо. Моя версия про горбатого Рабиновича более осмысленная и житейская.
– Ты расстроился…
– Да плевать мне на Рабиновича! – перебил меня Самуил. – Горбатый он или с Арбата, разницы нет. Мне стало обидно, что пришел человек и осквернил воспоминания о безоблачном детстве. Лучше бы я провел эти выходные в полном одиночестве.
Поклевский решительно захлопнул справочник по лечению внутренних болезней, сдвинул его на край стола.
– Кстати, ты зачем пришел? – спросил он.
– Жан-Пьер Пуантье.