Черное сердце

— Это все мой отец, — начал он, стиснув зубы. — Он вдолбил себе в голову бредовую идею, будто может создать президента Соединенных Штатов, целиком подчиняющегося его воле, — и только высказав это вслух, он понял, как смешна такая идея. Он расхохотался до слез. — Он собирается... Он собирается...

Недоговорить ему не удалось, и не потому, что он задыхался от смеха. Откуда-то со стороны двери раздался странный звук, похожий на рычание, которым предупреждает о прыжке дикий зверь.

Волосы на затылке у Эллиота встали дыбом, он вздрогнул, словно на него вылили ведро ледяной воды.

Он почувствовал лишь дуновение ветра, и ничего более. Как то, что испытывает водитель маленькой машины, когда мимо него на огромной скорости проносится тяжелый грузовик. Глаза его, затуманенные страстью, уловили только какое-то легкое движение.

Кэтлин же не слышала и не видела ничего: она была увлечена своей работой. И вдруг какая-то неведомая жестокая рука схватила ее за волосы, с силой рванула вверх, повернула так, что спина ее невероятно выгнулась.

На нее глядели бездонные темные глаза. Эти глаза она уже когда-то видела, но теперь взгляд их был так страшен, что все мысли разом покинули ее мозг.

* * *

После звонка отца Трейси мгновенно сорвался с места. Отец позвонил ему в офис, и в голосе его было столько боли и страха, что Трейси сразу же вспомнил, когда еще голос отца звучал так же: это было в ту страшную ночь, когда погибла мать.

Они ехали в семейном «вольво» по шоссе в Лонг-Айленде. Мать сидела рядом с отцом, Трейси заснул на заднем сиденье, за местом водителя. Это его и спасло... В их машину на полном ходу врезался огромный трейлер и снес весь правый бок. Отец получил травму — ударился грудью о руль, а мать... От удара она вылетела вперед, через ветровое стекло, а бортом трейлера ей оторвало ноги. Судьба была к Трейси милостива: он стукнулся лбом о переднее сиденье, потерял сознание и пришел в себя только в больнице. Отец же очнулся почти сразу. И первое, что он увидел на капоте — обрубок, который когда-то был его Марджори.

В ранней юности Трейси думал, что если бы он не ударился головой и не потерял сознание, он мог бы спасти мать...

И вот сейчас у отца снова был такой голос, как тогда, в больнице...

— Держи, — сказал Луис Ричтер, закрыл за сыном входную дверь и вложил ему в ладонь подслушивающее устройство.

— Что случилось?

— Мне это больше неинтересно, — отец выглядел более усталым и истощенным, чем в прошлый раз.

— Ты уже закончил?

— Ты что, меня не слушаешь!? — выкрикнул отец. Трейси разглядывал старика: он хотел бы испытать более возвышенные чувства, но ощущал только острую жалость.

— Я больше не хочу во всем этом участвовать, — уже гораздо спокойнее произнес Луис Ричтер. Он прошел с гостиную и опустился на обитый кожей диван. Взял с журнального столика тяжелую металлическую зажигалку и принялся ею щелкать.

Трейси уселся на краешек обитого выцветшим коричневым вельветом стула.

— Пап? — обратился он, стараясь поймать взгляд отца.

— Мне скоро придется ложиться в больницу, — сказал старик тихо, словно разговаривал сам с собой. — Переливание крови... Только я знаю, зачем им на самом деле надо, чтобы я лег, — он вздохнул. И вздох этот прозвучал как предсмертный хрип. — Теперь это лишь вопрос времени... Да это уже давно всего лишь вопрос времени, с тех пор, как умерла твоя мать. С тех пор я думал только о том, что сделал с нею.

— Папа, это была не твоя вина, — Трейси был поражен.

— О нет, — ответил Луис Ричтер. — Моя. Я сидел за рулем. В тот день шел сильный дождь, на дорогу лег туман, и машины выныривали из него словно призраки. Я не видел этого трейлера, пока он не врезался в нас и нас не начало крутить. Я пытался вырулить, но это было невозможно. И тогда твоя мать закричала, — пламя зажигалки появлялось и гасло, словно какой-то непонятный сигнал. — И когда я просыпаюсь в три часа ночи, а я всегда просыпаюсь в три, я слышу этот ее крик. Я слышу его в сиренах полицейских и пожарных машин, в каждом вопле города.

Он наконец взглянул на Трейси:

— Я кое-что скажу тебе, Трейс. Я долгое время думал о том, что вот доберусь до этой сволочи, водителя грузовика, и сам сверну ему шею. Он шел со скоростью семьдесят миль в час. В такой туман, представляешь, семьдесят! И вся его чертова машина была облеплена наклейками, призывающими к безопасной езде! — Теперь на глазах его появились слезы. — Ты же помнишь, я тогда сразу после этого уехал на Корфу, — Трейси кивнул. — Потому что если б я еще на день здесь остался, я бы снес этому сукиному сыну башку, — он попытался улыбнуться. — Только представь: вся моя подготовка была уничтожена одним актом мести. И я не мог это сделать, Трейс, ты понимаешь? — Он так сильно сжал в кулаке зажигалку, что даже пальцы побелели. — Я так хотел... Хотел сделать что-нибудь, чтобы заслужить прощение за то, что я сделал, или не сделал, — голос его дрогнул.

— Но, папа, — Трейси коснулся руки отца, — ты сделал все, что мог.

Луис ухватился за сильную руку сына.