— Правительство передумало. Оно больше не гарантирует молодым людям работу. Вместо этого оно поощряет свободное предпринимательство. У нас слишком много людей.
Они вышли на Нанкин, одну из главных магистралей Шанхая. Макоумер увидел рекламу плейеров «Сони», фотокамер «Пентакс», мимо прополз полупустой старый троллейбус. Кругом сновали велорикши.
— Еще три года назад, — объявил Монах, остановившись посреди тротуара, — предпринимательство считалось «пережитком капитализма». Как же быстро все меняется!
Но наши люди привыкли к надежности, которую дает государственная работа, государственное здравоохранение, и, соответственно, государственные пенсии. Железная миска для риса. Отними это все, прикажи им работать на самих себя — и они не поймут, — он указал на уличного торговца. — Вам нравится кубик Рубика? Нет? А мне очень, — он пожал плечами и хохотнул, — Сейчас их делают уже пять фабрик, и скоро откроются новые. Китайцы на нем просто помешаны.
Как Макоумер ни старался, но нетерпение его росло.
— Зачем вы мне все это рассказываете? Монах широко развел руки, в одной из них по-прежнему болтался пакет.
— Вокруг нас меняется все. Еда, которую мы едим, напитки, которые мы пьем, — в свете уличных фонарей лицо его казалось еще шире. — Подумайте об этом Макоумер, здесь ведь живут еще одни потенциальные потребители ваших военных игрушек. Мы становимся современными, нам потребуется передовое оборудование, которое конструирует и производит ваша компания.
Макоумер был поражен:
— Если это шутка, то вовсе не смешная. Я торгую только с правительством Соединенных Штатов и с его союзниками, под строгим правительственным контролем, — он наклонился вперед. — А правительство запрещает продажу подобных товарок в коммунистические страны.
— Конечно, — торопливо согласился Монах. — Ваша политика хорошо известна в нашем, гм, кругу. Я всего лишь высказал предположение. В Китае действительно происходят быстрые перемены. Все, что считается истинным сегодня, завтра распадается в пыль. Политика меняет направление, извивается, словно дракон. Мы похожи сейчас на слепца, который неожиданно прозрел. И постепенно он начинает наблюдать за тем, что вокруг происходит. Но что он может из этого извлечь? Сегодня — то, завтра — это. Вначале он движется медленно, совершает множество ошибок. И все же идет вперед. Потому что, однажды прозрев, он должен идти вперед.
Меня не интересуют проблемы Китая, — резко оборвал его Макоумер. — И время мое ограничено, дела призывают меня домой.
Монах слегка кивнул и ступил с тротуара на проезжую часть. Прежде чем Макоумер успел что-то сообразить, откуда-то появился старый автомобиль, притормозил. Монах открыл заднюю дверцу и жестом пригласил Макоумера садиться.
Макоумер нагнулся, забрался на сиденье, следом за ним сел Монах и захлопнул дверь. Он что-то скомандовал водителю на труднодоступном языке мандарин. Мотор взревел, такси, виляя из стороны в сторону, влилось в поток машин.
— Что ж, — сказал Монах, — давайте перейдем к делу.
Атертона Готтшалка провели в один из шести конференц-залов, расположенных по внешнему периметру Пентагона. В этом надежно звукоизолированном помещении, обшитом темными панелями, собрались начальники штабов вооруженных сил Соединенных Штатов. В стену позади них был вделан большой видеоэкран, с одной стороны от него стоял на подставке государственный флаг, с другой — флаги трех родов войск.
Одно из мест за восьмиугольным столом из некрашеного дерева было оставлено для Готтшалка. Перед ним поставили металлический кувшин с ледяной водой, простой стакан толстого стекла и разложили набор ручек и карандашей. Те же предметы, как он заметил, располагались и перед каждым из участников встречи. Все они восседали на высоких вертящихся креслах, обитых черным винилом. В правые подлокотники были вделаны хромированные пепельницы, и воздух в зале уже был сизым от сигаретного дыма.
Готтшалк кивнул своему помощнику, и тот принялся раскладывать перед присутствовавшими голубые папки.
— Джентльмены, — начал Готтшалк. — То, что вы видите перед собой, это план вашего будущего. План по обеспечению безопасности и... военного превосходства Соединенных Штатов Америки на вторую половину восьмидесятых и начало девяностых годов.
Он прервался, открыл свою папку и кивком головы пригласил остальных последовать его примеру.
— Теперь, когда я убежден, что все вы понимаете, что мое выдвижение в качестве претендента от нашей партии на пост президента перешло из стадии предположений в иную, более серьезную стадию, мне потребовалась дополнительная поддержка. Я не стану этого отрицать. Я пришел к вам не для того, чтобы запудривать вам глаза, — он как бы стыдливо улыбнулся, — но чтобы открыть их вам.
Раздались одобрительные смешки. Он оглядел присутствующих, и, взглянув каждому в глаза, дал понять, что обращается лично к каждому и с каждым готов поделиться только одному ему ведомой тайной.