Черное сердце

Он обнаружил свиток, и планы его резко переменились. Никто не должен знать об этой находке, по крайней мере, до тех пор, пока он не выяснит, что здесь написано. Было бы смертельной ошибкой показать свиток кому-нибудь в участке. А что, если здесь указано место, где хранится груз, или еще какая-нибудь важная информация, которая поможет ему в противоборстве с Тинелли? Он не мог рисковать. А это означало только одно.

Надо срочно встретиться с Мелоди.

* * *

Киеу молился, но колодец его души был пуст, он не мог вступить в контакт с вечностью. Он чувствовал, что его предали, но кто, предал, он не знал. Стальными костяшками кулаков он бил по своим обнаженным бедрам, покрывая их синяками — он воскурил фимиам и зажег множество свечей, обращая молитвы к виненаканусвоей матери, прося у нее защиты от зла. Как истинный буддист, он отказался от мяса и поклялся воздерживаться от секса, если только она сможет объяснить, что же происходит у него в душе.

В «Пан Пасифика» он загонял себя работой, копаясь в бесчисленных бумагах, читая потоки жалоб иммигрантов, бежавших от кошмаров бесконечной войны в Камбодже. Он слушал их незамысловатые истории боли и страха, он разговаривал с ними совершенно спокойно, но он чувствовал их боль, сопереживал им, из рассказов о насилии, ужасе и смертях перед глазами его вставало эпическое полотно национальной трагедии.

Казалось, она теперь предстала перед Киеу в совершенно ином, новом свете. Он видел бесчисленные раны цвета свежего мяса, серые столбы дыма, ярко-оранжевое пламя пожарищ, желтовато-белые напалмовые язвы. Но главным в картине был черный цвет, цвет предательства и измены. Кхмеров предали французы и коммунисты, американцы и вьетнамцы предали кхмеров и, наконец, кхмеры сами предали кхмеров.

Когда-то он думал, что работа в «Пан Пасифика» позволит ему приблизиться к милой отчизне. Сейчас он был убежден, что произошло противоположное. Кампучия уходила от него все дальше и дальше, а все потому, что он не мог найти рационального объяснения войне, в его схеме для нее не оказывалось места. Душа была опустошена, все потеряло смысл. И теперь сама бессмыслица стала смыслом и образом его жизни.

Он плыл сквозь дни, словно это он был призраком, а не его мать. Он молча разговаривал с ней, возносил ей молитвы, но она не отвечала. Дома он тоже молился, и тоже безрезультатно.

И он начал сомневаться в истинности и величии Пути. Идеи Будды постепенно теряли свою суть. Может, отец прав? В нашей реальности для религии нет места. Это прибежище тех, кто спасовал перед жизнью. Так, кажется, звучало его объяснение. Впервые Киеу понял смысл того, что говорил отец, и понимание этого испугало его.

Но страх перед Лорин был еще сильнее. Она врывалась в его мысли как разъяренная тигрица. Тело его покрывалось потом, мышцы непроизвольно сокращались. И начинались боли в паху. Возникающая вслед за этим эрекция была не менее болезненной. Сгорая от стыда, он заваливал себя работой, и в конце концов у него начали дрожать руки. Мозг его пылал от образа Лорин, он пытался взглянуть на себя со стороны, но видел только Лорин — волосы ее были распущены, одна прядь падала на прохладную щеку, в глазах он читал желание.

Он тяжело дышал от возбуждения, эрекция его становилась все сильнее и сильнее, он уже не мог обуздать себя, и Лорин не оставляла его в покое. Она словно протягивала свою руку и нежно брала его за напряженный член. Она не позволяла ему вырваться, а сжимала руку все сильнее и сильнее, до тех пор пока он не начинал корчиться в агонии семяизвержения.

Он не мастурбировал, не ходил к женщинам, а у него были женщины, с которыми он мог бы разделить ложе. Лорин опутала его по рукам и ногам, только одна она ложилась рядом с ним в постель, и через какое-то время Киеу понял, что какие бы он не испытывал по отношению к ней чувства — это не могло быть просто похотью, ибо участвовало не только тело, но и разум, и в ней его единственное спасение.

Впервые в жизни он ужаснулся тому, что ему предстояло сделать. Он уже был одержим Лорин и подозревал, что, уничтожив ее, сознательно лишит себя жизни. Потому что если человек убьет источник своего спасения, он будет проклят на веки вечные.

Вновь поразился Киеу, сколь слаба и немощна вера его. Если, как учили его с момента рождения, спасение находится на Пути, начертанном Амидой Буддой, то ему просто нечего бояться. Но сейчас было совершенно ясно, что вера его подточена, Америка изменила его. В душу его заполз страх перед неизвестностью, он уже был заражен страхом. Он дрожал от бессилия и злобы, как импотент у постели женщины своей мечты, и не позволял рукам коснуться готового взорваться от напряжения члена. Если он сейчас кончит, они с Лорин будут осквернены.

Наконец он принял решение. Дотронуться до нее, коснуться кончиками пальцев, еще раз оказаться рядом — этого будет достаточно, чтобы проверить свои чувства к ней, понять, насколько воображение соответствует действительности, и, главное: сможет ли он после всего этого заставить себя убить ее?

* * *