Черное сердце

— Труднее, чем можно было предположить? — попытался прощупать его Макоумер. Но Киеу уже овладел собой:

— Я об этом как-то не задумывался, — усилием воли он заставил себя произнести эту фразу как можно более безразлично. — В конце концов, это больше не моя родина. Все мои родные... они погибли.

Голос его сорвался, и Макоумер тут же воспользовался представившейся ему возможностью:

— Вся та бойня была бессмысленной, — голос его звучал участливо. — Уже тогда, в тысяча девятьсот шестьдесят девятом году, я знал, что мы проиграли войну. Так, как мы там действовали, как преподнесли эту войну здесь, в Америке... Все было неправильно, не так. Но война по-прежнему идет, она не закончилась.

Киеу молчал. Мне не пробить эту стену, подумал Макоумер.

— По-моему, настроение нации в целом мы оценили верно, — продолжал он. — Эра Рейгана закончена, и народ по-прежнему опасается республиканцев, но и администрации демократов люди не склонны доверять. Особенно после того, что произошло в Западной Германии и Египте.

Свет от настольной лампы ровно ложился на высокие скулы сына, отчего лицо его напоминало мраморное изваяние.

— Народ надо убеждать, а после того как комиссия Салливена по существу расковыряет все крысиные норы государства, слова уже ничего не будут значить, люди сыты ими по горло. Неверных карают кипящей смолой... Пока всего того, чем мы обеспечили Готтшалка, хватает, он уже стал кандидатом в президенты, ну а дальше что, а? На карту поставлено слишком много, чтобы можно было полагаться на волю случая, — Макоумер рассмеялся. — А мы и не станем. Послезавтра мы сделаем Готтшалка президентом, так ведь, Киеу?

Киеу встал. На лицо упала тень, и Макоумер не видел его глаз.

— Все верно, отец, — произнес, он наконец и машинально пригладил волосы. — Я вам сейчас не нужен?

— Думаю, нет, — Макоумер отчаянно пытался понять, что у сына на уме.

— У вас здесь очень душно, — Киеу говорил почти шепотом, — пойду немного прогуляюсь.

— Конечно же, отдохни, — Макоумер дождался, пока за ним закрылась дверь, и снова сел за компьютер. Он вызвал ту самую программу, которой занимался до прихода Киеу. Но мысли его снова были далеко: что же все-таки случилось с Киеу? Насколько серьезны происшедшие с ним изменения? И, самое главное, можно ли ему доверять, как и прежде?

Он закрыл глаза и разложил все возможные варианты по мастям, как при игре в покер. Он тщательно анализировал все комбинации, отмечал преимущества и недостатки каждой и наконец остановился на лучшей из них.

Он тут же снял трубку и набрал номер.

— Эллиот? — голос его звучал тепло и сердечно. — Ну как ты? Прекрасно. Тебе предоставили всю необходимую информацию по «Метрониксу»? Великолепно! — Макоумер помолчал и после точно выверенной паузы продолжил: — По-моему, нам давно уже пора пообедать вдвоем, тет-а-тет. Составишь компанию? Считай, что это деловой ленч, не возражаешь? Отлично, я так и думал. В нашем излюбленном местечке? — Он засмеялся. — Да, столик за мой счет. Вместе и поедем... Нет, завтра вряд ли получится, — солгал он, — но послезавтра — самое удобное время. Да, вот именно, тридцать первого.

Макоумер осторожно положил трубку.

Может, Эллиоту удастся то, что не под силу мне, с улыбкой подумал он.

* * *

Когда Туэйт услышал звук открываемого замка — а дверь у нее запиралась настоящим полицейским замком, — сердце его сладостно защемило. Он так давно не видел ее последний раз это было где-то в прошлой жизни. Он вдруг почему-то подумал, что не узнает ее, что в дверях покажется совершенно незнакомое лицо, и он отпрянет назад и удивленно подумает: «Кто это, черт возьми?»

Дверь медленно приоткрылась — вначале появилась копна черных вьющихся волос, а потом... А потом ее бледное лицо с огромными как небо глазами, которые безучастно смотрели на него. И вдруг эти глаза сверкнули, он услышал как она задохнулась от удивления:

— О, Боже мой!

Он вошел внутрь. От одного взгляда на ее лицо у него разрывалось сердце.

— Дуг?.. Вот уж не ожидала...

— Хочу попросить тебя об одном одолжении.

Надо побыстрее покончить с этим делом и убраться, подумал Туэйт.

Склонив голову набок, она озадаченно поглядела на него:

— Ты же прекрасно знаешь, что ничего не обязан просить, это часть нашей...

— С этим покончено, — перебил он ее. Тошно было от одного лишь воспоминания. — Всему, что было раньше, конец. Навсегда.

Сообщение явно потрясло ее, и только сейчас Туэйт понял всю двусмысленность своих слов. А что я, черт возьми, имел в виду? — мрачно размышлял он.

— Понятно, — она уже взяла себя в руки, вот только стала еще бледнее.

— Я не понимаю, — Туэйт изобразил невинное выражение и развел руками, — думал, ты обрадуешься. Ведь это же означает свободу, твою свободу. Ты свободна.

— Свободна настолько, чтобы отказать тебе в твоей просьбе? — насмешливо спросила она.

— Ты вправе отказать мне.

— Тогда я воспользуюсь своим правом, — и она резко отвернулась от него.

Туэйт видел, как напряглись мышцы ее рук.

— Значит... — Он почувствовал комок в горле и, только сделав несколько глубоких вдохов, вновь обрел дар речи. — Значит больше ты никогда меня не увидишь.