Черное сердце

Вытянутой ногой он нанес два быстрых удара в переносицу тому, кто был покрупнее. Второй — был помельче, но поувертливей, и Макоумер попросту врезал ему тяжелым ботинком между ног.

И лишь после этого увидел ту, из-за которой разгорелась драка: с первого взгляда на нее стало ясно, что сражались пехотинцы не зря.

Она была очень высокой, почти шести футов ростом, с длинной шеей и большими миндалевидными глазами, которые взирали на все спокойно, как бы из другого мира. У нее были узкие бедра, широкие плечи и непривычная на Востоке большая грудь.

— Наследство моей маменьки, — сказала потом она Макоумеру, поглаживая грудь, отчего у него сразу пересохло во рту. — Она была из камбоджийской королевской семьи.

— А отец кто? — спросил он. Они пили «скотч» в ее небольшой квартирке, в нескольких минутах ходьбы от штаба. Она улыбнулась:

— Он из Южного Вьетнама. Очень могущественный. Очень богатый.

Девушка много рассказывала об отце — она им восхищалась.

— Идет война, — сказала она как-то темной грозовой ночью, — и он делает деньги. — Она пододвинулась поближе: каждое ее движение было полно непередаваемой грации. — Это не значит, что он бессовестный, просто он умнее, чем другие.

Ночь дрожала от громовых раскатов, ставни хлопали на ветру, но они не замечали непогоды — она сильнее электризовала их и без того наэлектризованные тела.

— Сейчас нетрудно сделать деньги, — сказал он немного погодя, — Не хватает ни товаров, ни услуг. Она с сомнением поглядела на него:

— Ну, если это так просто, почему же ты не делаешь деньги?

— Потому что мне нужно другое, — по черепичной крыше забарабанил дождь. — Мне нужна власть.

— Над кем? Над людьми?

— Над судьбой.

Она рассмеялась — смех у нее тоже был особенный, теплый, музыкальный:

— По-моему, времена империй и императоров давно миновали.

— Возможно, — мягко ответил он. — Но разве не за это ты любишь и уважаешь своего отца?

Он вступил с нею в связь, полагая, что прервет ее, когда только пожелает. Он всегда так поступал, а здесь, в этом конце света, отношения могли быть только такими: непостоянными, мимолетными, как сон. Такими их делала война.

Но понял он, что она значила для него, только когда она исчезла. Он даже не мог себе представить, что какая-то женщина может так много для него означать.

Физически она волновала его как никакая другая ни до, ни после. Когда он прикасался к ней, вся его прошлая жизнь испарялась как туман. Только в ней находил он истинное освобождение. Он рассказывал ей обо всех своих делах, обо всем, что видел. С нею он словно изгонял дьявола войны, потому что война была для него праздником, и он сознавал греховность такого отношения.

Это был совершенно новый для него опыт — его связывал с ней не только секс, похоже, это и была любовь, а он-то считал себя совершенно неспособным на подобное чувство.

Но все это он понял лишь тогда, когда вернулся из своей заключительной и самой ответственной миссии в Камбоджу — именно в том рейде он и заложил основы новой жизни, основы организации «Ангка». Он вернулся — и нашел крохотную квартирку в Бан Me Туоте пустой.

Никто не видел, как она уходила — он в этом убедился, он предпринял самые активные розыски. Но в одном он был твердо уверен: она исчезла не по своей собственной воле.

Вариантов существовало множество. Она неоднократно говорила ему, что в ее жизни не было других мужчин. Но ведь в те ночи, когда он пропадал в джунглях, когда вытирал со своего тесака кровь красных кхмеров... С кем она бывала в те ночи? Память вновь и вновь возвращалась к их первой встрече, к сражению, устроенному двумя морскими пехотинцами. Может, она была замужем? Или спала с кем-то еще из спецподразделения?

Правды он так никогда и не узнал. Но за то время, что оставалось у него до отправки назад в Штаты, он набрал столько информации, что разобраться в ней ему было не под силу: она была платным информатором Вьетконга; она работала на кхмеров; на подпольщиков Камбоджи; она была двойным агентом, передававшим коммунистам тщательно подготовленную в недрах спецсил дезинформацию.

Это были тяжелые дни, несмотря на то, что внутри у него уже все бурлило от предвкушения всех тех чудес, которые принесет ему «Ангка». Он снова и снова припоминал свои долгие разговоры с ней. О скольких своих заданиях он ей рассказал, какими сокровенными мыслями успел поделиться? Но разве это было важно? Важно было совсем другое: его любовь, его желание. Она принадлежала ему — вот что было важнее всего.

И она была последней неразгаданной им в жизни загадкой.

В Музее современного искусства было пустынно — перед входом затеяли ремонт, земля была перекопана, стояли бульдозеры, и поэтому посетители не очень-то сюда стремились.

Внутри было прохладно, серые стены и белый каменный пол создавали прекрасный фон для ярких живописных полотен.

Сенатор Харлан Эстерхаас был довольно мрачным господином крупного сложения с шапкой желтовато-седых волос над толстощекой физиономией. На кончике носа у него сидели очки в черной оправе, одет он был, несмотря на погоду, в темный костюм с жилетом.