Чёрное серебро (СИ)

— Только не дёргайся, ладно? — всё тем же мягким, почти вкрадчивым тоном попросил он, поднося стакан к губам брата.

Костя не рискнул вырываться и доказывать, что он в состоянии сделать несколько простых движений самостоятельно. Не потому, что боялся оказаться облитым водой, дело было в другом. Руки брата внезапно показались ему тяжёлыми оковами, способными в любую минуту сжаться сильнее и крепче, причиняя боль.

Богдан терпеливо ждал, пока он сделает несколько глотков, а потом убрал стакан и опустил Костю на подушку. Не отстраняясь, он провёл рукой по его лбу, убирая спутанные волосы и действуя настолько бережно, что у Кости сжалось сердце. Это оказалось последней каплей. Не пытаясь отодвинуться, он посмотрел брату в глаза.

— Зачем, Богдан? Почему ты пытался сделать это со мной?

Он старался говорить спокойно, но голос всё равно предательски дрогнул, выдавая волнение и горечь.

— Потому что хотел уберечь, — уверенно ответил Богдан. Он вернулся на своё место, поудобнее устраиваясь на стуле. На его лице не было ни малейшего признака смущения или вины. — На тот момент это казалось мне единственным выходом. Я был уверен, что ты убьёшь себя рано или поздно, оставаясь нечем-полукровкой, помешанным на дурацком экстриме.

Костя вцепился пальцами в простыню и непроизвольно сжал. У него перехватило горло.

— И что теперь? — хрипло пробормотал он, стараясь ничем не выдать обиды, не новой и вполне ожидаемой, но всё равно накатившей отупляющей холодной волной. — Я всё ещё не являюсь чистокровным представителем твоей идеальной человеческой расы. Запрёшь меня в каком-нибудь подвале и позволишь Глухову продолжить свои опыты? Снова накачаете меня отравой?

— Конечно нет.

Богдан покачал головой и, протянув руку, накрыл его ладонь, которую Костя не успел отдёрнуть.

— Я больше не сделаю ничего, что причинит тебе вред. Я всё понял и осознал, что поступал неправильно. Я допустил слишком большую ошибку. Прости меня, Костя.

Его голос оставался серьёзным, а лицо невозмутимым. И лишь в глазах вместо вины по-прежнему поблёскивал насмешливый огонёк, который пугал сильнее, чем гнев или угрозы.

— Думаешь, такое можно простить? И поверить, что ты больше не попробуешь…

Костя запнулся, потому что Богдан сжал его пальцы, почти переступая границу причинения боли.

— Я ведь уже сказал, — негромко произнёс он. — Больше не будет никакого обмана. Я не собираюсь запирать тебя в подвал или каким-то другим способом ограничивать твою свободу. Теперь всё будет по-другому. Единственное, о чём я прошу, — не убегай от меня. Даже не пытайся, ладно? Потому что я всё равно об этом узнаю.

Он склонил голову, опять придвигаясь ближе. С ним было что-то не так. Его голос был почти чужим, а в глазах мелькали тёмные и пугающие отблески. Костя вздрогнул. Его опять накрыла уверенность, что с Богданом случилось что-то ужасное.

— Что с тобой? — не думая, выпалил он. — Ты изменился. Что произошло?

— Ничего.

Богдан смотрел на него пару секунд, продолжая улыбаться своей уже постоянной невозмутимой улыбкой, а потом наклонился и поцеловал Костю лёгким, почти целомудренным поцелуем.

— Я всё тот же заботливый старший брат. Любящий тебя до безумия.

Он провёл в палате ещё несколько минут, прежде чем уйти. Когда брат уходил, Косте показалось, что в дверном проёме промелькнул человек в куртке с меховым воротником, и решил, что обознался. Человек был слишком похож на Феликса Стаффа.

После ухода брата время тянулось слишком медленно. Никто из знакомых не приходил его навещать, не звонили даже родители. Прождав до вечера, Костя понял, что отец и мать просто не знают о том, что случилось.

Вместо друзей постоянно заглядывали врачи и медсестры, которые вели себя одинаково странно. Косте всё время казалось, что они постоянно перешёптываются, изумлённо разводят руками и вообще смотрят на него как на какое-то чудо. Он не понимал, что происходит. Неужели всё было настолько плохо? После того как его повязку сняли, он ощупал всю голову и не обнаружил никаких страшных ран, кроме небольшого и вполне безобидного шрама.