Теперь Око вспомнил. Он не знал мать Чайи, потому что Око еще не родился к моменту смерти его тети, но он понял, что, вероятно, она должна была хранить это письмо, чтобы передать после смерти его матери. В ее отсутствие письмо перешло к ее единственному ребенку – Чайе. И теперь прибыло к нему.
– Что мне с ним делать? – спросил он у Чайи, ища взглядом его совета.
– Открыть. Прочитать.
Око прижал бумагу к груди. Это были последние слова его матери, но они были написаны двадцать лет назад и до сегодняшнего дня не предназначались для чтения. Что решила написать мать при рождении сына? Слова любви, без сомнения, о будущем. Возможно, это лишь отголосок той звездной карты, что чертили все Созданные Небесами у жрецов при рождении и похоронах.
– Я могу открыть его сейчас?
– Если хочешь. – Глаза Чайи следили за ним, и Око внезапно ощутил дрожь от дурного предчувствия. Он бы доверил кузену свою жизнь. Но что-то, чему он не мог дать названия, подсказывало ему подождать.
Он спрятал письмо за пазуху, чувствуя, как сердцебиение участилось от беспокойства.
– Думаю, сперва я хотел бы прочитать его в одиночестве. Ты же понимаешь.
Глаза Чайи сузились, скорее от обиды, чем от подозрения, и он резко встал.
– Разумеется, – ровно ответил он. – Ты вправе не доверять мне.
– П-прости, кузен. Я верю тебе, конечно верю. Но мне просто очень нужно прочитать это одному. – Око не мог объяснить свое внезапное беспокойство, но он привык доверять своим инстинктам, а они подсказывали, что Чайя что-то недоговаривает. Не врет. Но и не совсем честен тоже.
Гнев Чайи сменился пониманием. Схватив Око за плечо, он резким товарищеским жестом встряхнул его:
– Я буду спать сегодня ночью с Кутцей, на открытом воздухе. Встретимся на рассвете в вольере. Нам предстоит долгий полет в Тову, а если Кутца будет нести нас обоих, она будет лететь медленнее.
– Она выдержит нас двоих? Мы не такие уж маленькие.
– Разумеется, кузен, я бы не направился в этот путь, не будь я в ней уверен. – Он улыбнулся, показав зубы, окрашенные алым.
Зубы хищника, подумал Око. Окрашенные как для церемонии или для битвы. И эта мысль совершенно не успокаивала.
Чайя обнял его на прощание, и Око задумался, слышит ли старший мужчина его учащенное сердцебиение.
– Значит, завтра, – сказал Чайя.
– Да, – согласился Око. – Завтра. С первым утренним лучом.
Как только он убедился, что Чайя ушел достаточно далеко, к самым вольерам, он вышел из столовой, свернув на заднюю дорогу, и, петляя по полям меж высокой травы, добрался до казарм.
После заката прошло всего несколько часов, но казалось, что с тех пор, как прибыл Чайя, прошло уже несколько дней. Разве это случилось не несколько недель назад? Или даже лет?
Остальные кадеты все еще ужинали, так что Око тихо заполз на свой соломенный матрас. Вытащил небольшую коробочку из лежащих неподалеку вещей, ударил кремнем и поджег живицу, получив слабый огонек, достаточный для того, чтобы можно было читать.
Печать сломалась начисто. За все эти годы Чайя не попытался подделать письмо или прочесть его. Око почувствовал укол вины. Возможно, он недооценил кузена, был к нему несправедлив. Но Око и представить себе не мог, что выражение лица Чайи, когда тот уходил, было задумчивым, расчетливым и совершенно трезвым.
Юноша бережно развернул потрескавшуюся и затвердевшую за прошедшие годы бумагу. На листе был единственный символ. Глаза Око расширились.
Он ошибся. Это не были слова любви, или сантименты, или прочая ерунда, которую матери шепчут детям при рождении.
Эти слова были предупреждением. Предсказанием.
Он провел пальцем по чернилам. На бумаге был единственный глиф: глиф жизни, разрубленный напополам диагональной линией, разрушающий «жизнь».
Это могло быть истолковано по-разному – окончание жизни, изменение жизни, сокращение жизни или ее обрыв на середине. И это могло быть предупреждением для ребенка Око, прочтение звезд, выстроившихся при его рождении, предупреждение о его возможной судьбе.
Но Око так не думал.
Для него этот глиф мог значить только одно.
Его мать убили.
Глава 16
Море Полумесяца
325 год Солнца
(19 дней до Конвергенции)
Удиви человека сегодня, и он будет ожидать, что ты удивишь его и завтра.
Утро Ксиалы началось достаточно хорошо – для того чтобы начертить на карте курс на день, она проснулась рано, и солнце за ее спиной показывало восток.
Каждый капитан судна по-своему рисует карту путешествия – большинство используют способы, которым они научились во время ученичества у других капитанов из Кьюколы или прибрежных городов моря Полумесяца. Но Ксиала использовала метод, которому ее научили мать и тетка, она читала море как тик, с помощью способа древнего и правдивого, как сам океан. Частично он опирался на инстинкт, частично на воспоминания и полностью на наблюдения – ведь важно не только смотреть, но и знать, на что смотреть. Она была уверена, что на открытой воде она может найти дорогу куда угодно в стране на дюжину квадратных миль вокруг.