— Ты разве не думала, чем это может обернуться? Вам там наркотик в табак подмешали, ты разве не заметила, что происходит? — я уже даже не стала сдерживать себя — я почти орала на Аду, пытаясь достучаться до нее. — Мне казалось, ты достаточно умна, чтобы не вляпаться в проблемы. Или ты думаешь, что на оргии, что там намечается, с тобой ничего не случиться?
Казалось, мое упоминание наркотика, начало немного отрезвлять ее. Или, может дело сделал свежий воздух, но теперь она сфокусировала бегающие одурманенные глаза на мне.
— Я Адилия-шехзаде Набелит, — процедила она властно и торжественно. — Никто ни в этом городе, ни за его пределами не посмеет меня и пальцем тронуть, не боясь гнева моего отца, падишаха Рушана, пятого своего имени…
— Ты дура? — прервала я ее. — Думаешь, твое имя спасет тебя, если тебя возьмут силой? Или, может, твой отец прячется за углом и лично придет тебе на выручку? Твоего бугая я тоже что-то рядом не вижу. Ты одна. Ты беззащитна. У тебя совсем страха нет, раз ты соглашаешься на такие авантюры в незнакомом тебе доме у незнакомого человека?
Я кивнула в сторону комнаты, из которой в открытую дверь на террасу клубами сочился сладостный дым валаптиса. Незаметно в мои уста прокрались сказанные мне Александером слова, и я закусила губу, поймав себя на этом.
Ада уставилась на меня с искренним недоумением.
— Что с тобой не так? — она прищурилась, будто пытаясь понять — шучу я или нет. — Ты же дочь Великого Дома. Наша участь была предрешена в тот момент, когда мы появились на свет, и наш удел — быть пешкой. Или твой сервитуарий не учил, что благородной даме полагается быть кроткой, послушной и учтивой?
— Меня учили быть рассудительной и руководствоваться здравым смыслом.
— Действительно, чего еще можно ожидать от принцессы-рыбачки, — она вздохнула, потирая виски. — Не понимаю я тебя. Почему ты не боишься показывать характер перед ними?
— Потому что, если я его не покажу, меня сотрут в порошок.
— Тогда почему ты тогда не дала своему телохранителю бросить мне вызов? — Ада вопрошающе смотрела на меня, скрестив руки. — Будь я на твоем месте, я бы такое оскорбление не стерпела. Любой бы так сделал.
— Все они гораздо хитрее и умнее. Они сами пишут правила и меняют их на ходу, Ада, и, если пытаться играть в эту игру, ты все равно проиграешь, сама себя загонишь в угол своими поступками. Ты могла отказаться, могла не идти на поводу большинства, а теперь, если сейчас снова сделаешь неправильно решение, проблем будет еще больше, чем нанесенная обида хозяину дома. Но если ты хочешь быть марионеткой в чужих руках — пожалуйста. А я не собираюсь играть по навязанным правилам.
Ада все еще пристально, с сомнением смотрела прямо на меня. «Она думает, что это какая-то уловка, что я хочу как-то воспользоваться ее расположением», — разочарованно догадалась я.
— Ты можешь делать, все что захочешь. Не стоило мне тебя вытаскивать оттуда. Возвращайся к остальным, если тебе так не хочется выделяться, — сухо сказала я. Желания как-то и в чем-то переубеждать ее не было. — И последствия своего решения ты будешь расхлебывать сама.
С этими словами я развернулась и, задрав подол платья, решительно двинулась к лестнице, где внизу меня уже ждала повозка. Ада так и продолжила стоять, не обронив ни слова.
Ехали мы в полной тишине, нарушаемой лишь несвязанным бормотанием Каталины.
— Что с ней может случиться? — спросила я с тревогой.
— Я не знаю, в какой дозе и в каком виде был подмешан экстракт, но… У нее могут быть сильные галлюцинации, видения, помутненность сознания. Некоторые даже говорят, что им открывается дар ясновидения, но это больше похоже на байки, которые были распространены среди оракулов северян и останских друидов в былые времена. Валаптис очень быстро вызывает зависимость и оседает в организме, если его не вывести. И тогда уже от него отказаться без риска для жизни нельзя…
Я хмуро смотрела в окно, на проносящиеся мимо уличные фонари и горящие в окнах огни.
— И давно ты…
— Давно. Я не стану оправдываться и извиняться, госпожа, — Ян понурил голову, скрестив пальцы в замок так сильно, что они побелели. — Уже многие годы меня мучают боли, и ни один препарат не помогал мне с ней справится. А где постоянная боль, там была и ярость… Мой гнев, моя несдержанность сделали мне имя, которого страшились мои враги, но когда мне поручили охранять вас… Я боялся, что могу причинить вам вред, если я не смогу себя проконтролировать. И только валаптис мог усмирить ярость и вызвавшую ее боль, что питала меня годами. Я не знал, чем он был на самом деле, многие тогда его использовали как лекарство, и сейчас без него я уже никак не могу.