Черное воскресенье (др. перевод)

Начинал он простым юнгой на торговом судне «Али Бей». В шестнадцать лет он был уже так толст, что лазать вверх и вниз по трапам было делом весьма нелегким. Когда «Али Бей» прибыл в Нью-Йорк в 1938 году, Музи мельком взглянул на город и тут же сбежал с корабля. Владея четырьмя языками и прекрасно зная счет, он легко нашел работу в районе бруклинских доков. Он стал учетчиком на складе у турка по имени Джахал Безир. Человек сатанинской хитрости и изворотливости, Джахал Безир сколотил себе целое состояние на черном рынке во время Второй мировой войны.

Безир проникся глубочайшим уважением к Музи, потому что ни разу не поймал его с поличным. К 1947 году Музи уже вел все его бухгалтерские книги, и с каждым днем старый турок все больше и больше полагался на него.

До самого конца старик сохранил живой и ясный ум, но с годами он все чаще и чаще переходил на язык своего детства и диктовал письма по-турецки, поручая перевод Музи. Он принимал весьма серьезный вид, проверяя переводы, но если писем было несколько, он не всегда мог различить, какое именно держит в данный момент в руке. Это приводило Музи в изумление. Зрение у старика полностью сохранилось, так же как и разум. Он хорошо знал английский. Музи придумал и провел несколько сложных тестов и убедился, что Безир разучился читать. Визит в публичную библиотеку помог Музи многое узнать о таком явлении, как афазия.[23] Именно этим недугом и страдал Безир. Музи долго размышлял на эту тему. Затем занялся кое-какими валютными операциями на иностранных биржах без ведома и разрешения старика.

Послевоенные колебания валютного курса пошли Музи на пользу. Практически единственным исключением были страшные три дня, когда картель биржевых спекулянтов повел игру на понижение военных акций Омана, а у Музи на руках было десять тысяч сертификатов, по двадцать семь за фунт стерлингов. Безир спокойно похрапывал в спальне наверху. Три страшных дня стоили Музи трех тысяч долларов из собственного кармана, но к тому времени он уже мог себе это позволить.

Музи сумел снова угодить Безиру, придумав полый швартов для перевозки гашиша. Когда старик умер, явились его дальние родственники, взяли дело в свои руки и развалили его до основания. Музи остался без работы, с шестьюдесятью пятью тысячами долларов, которые он заработал на спекуляциях валютой и при помощи весьма выгодных связей с контрабандистами.

Этого было вполне достаточно, чтобы завести собственное дело и начать торговлю всем, чем угодно, лишь бы хорошо заработать. За исключением сильнодействующих наркотиков. Астрономические прибыли от торговли героином казались весьма соблазнительными, но Музи умел заглядывать дальше собственного носа и не хотел носить клеймо всю свою жизнь. Хотел спокойно спать по ночам, а не стелить себе постель в специальном сейфе. Не хотел рисковать. Кроме того, ему очень не нравились люди, занимавшиеся героином. Вот гашиш — это совсем другое дело.

К 1972 году «Джихаз аль-Расд», одно из подразделений «Аль-Фатаха», широко развернуло торговые операции с гашишем. Большинство полукилограммовых пакетов, которые Музи закупал в Ливане, было украшено торговым знаком «Джихаз аль-Расда»: боевик с автоматом в руке. Благодаря своим торговым связям Музи и смог передать письмо американца. Именно через эти каналы получил он предложение ввезти в Соединенные Штаты пластиковую взрывчатку.

В последние несколько месяцев Музи пытался свести на нет торговые операции с гашишем, выйти из этой сети и прекратить все другие дела на Ближнем Востоке. Он стремился сделать все постепенно и основательно, чтобы никого не подставить под удар. Ему вовсе не хотелось нажить себе врагов и тем нарушить заработанный собственным трудом покой и бесконечную череду обедов al fresco[24] на террасе с видом на Неаполитанский залив. И вот теперь это происшествие с «Летицией» грозило сорвать все его планы. Возможно, боевики утратили к нему доверие, потому что он сворачивал свои дела на Ближнем Востоке. Да и до Лармозо, видно, дошли слухи, что Музи сматывает удочки, и он заволновался, захотел использовать последнюю возможность, чтобы самому открыть дело. Что бы он там ни натворил, он здорово перепугал этих арабов.

Музи был уверен, что в Италии ему будет очень хорошо. Надо только суметь использовать последний шанс и благополучно удрать из Нью-Йорка, и он — дома и на свободе. Он лежал на кровати в номере мотеля, ожидая возможности предпринять следующий шаг. В животе у него бурчало от голода, и он представлял себе, что обедает в ресторане «Лютеция».