Черное воскресенье

— В результате взрыва, имевшего место в Бруклине сегодня утром, погиб Бенджамин Музи, — говорил телекомментатор, — второй человек, находившийся в квартире, тяжело ранен. Мы предлагаем вашему вниманию репортаж Фрэнка Фридзелла с места происшествия.

Некоторое время комментатор смущенно смотрел в объектив камеры, дожидаясь, пока пойдет пленка. Фрэнк Фридзелл стоял посреди путаницы пожарных шлангов, на тротуаре перед домом Музи.

— …вырвало стену кухни и повредило дом по соседству. Тридцать пять пожарных с шестью видами противопожарного оборудования сражались с огнем целых полчаса, прежде чем им удалось обуздать стихию. Шестерым пожарным пришлось оказать медицинскую помощь в связи с вдыханием горячего дыма.

В кадре появилась боковая стена особняка с огромной рваной дырой. Ландер нетерпеливо подался вперед, пытаясь определить силу взрыва. Фазиль не отрывал глаз от экрана словно завороженный.

Пожарные свертывали шланги. Телевизионщики явно прибыли на место происшествия, когда операция подходила к концу. Теперь пошли кадры от въезда в больницу. По-видимому, нашелся умный телевизионщик: он знал, что в университетской больнице Лонг-Айленда есть специальное отделение, куда обычно привозят пострадавших от несчастных случаев в районе семьдесят шестого полицейского участка. Он послал бригаду телеоператоров к больнице сразу же, как прошел сигнал пожарной тревоги. Бригада прибыла на место раньше машины «скорой помощи». Вот появились санитары с носилками: двое катят носилки, а один несет, высоко подняв, бутыль с раствором для внутривенного вливания. Изображение дернулось и перекосилось — это оператора затолкали в толпе. Теперь оно пошатывалось и подпрыгивало — оператор бежал рядом с носилками. Пауза — санбригада подошла к пандусу у входа в отделение «Скорой помощи». Крупным планом — лицо в ссадинах и пятнах копоти.

Давид Кабов, адрес неизвестен, оставлен в университетской больнице Лонг-Айленда. Брани находят его состояние весьма тяжелым.

— Кабаков! — воскликнул Фазиль. Губы у него стали еще тоньше, и верхняя поднялась над зубами в странном оскале. Непристойные арабские ругательства полились нескончаемым потоком. Далия тоже перешла на арабский. Она побледнела. Ночь в Бейруте, в комнате Наджира, черное дуло автомата, уставившееся ей в грудь, обмякшее тело Наджира у залитой кровью стены — все это необычайно четко возникло перед ее глазами.

— Говорите по-английски! — Ландеру пришлось дважды повторить свои слова, чтобы они его услышали. — Кто это?

— Я не вполне уверена, — произнесла Далия, переводя дух.

— Зато я вполне уверен. — Фазиль большим и указательным пальцами растирал переносицу. — Это грязный израильский ублюдок, подлый трус, входящий в дома по ночам, чтобы убивать, убивать, убивать. Женщин, детей — ему безразлично… Подлый жид, он убил нашего лидера, многих других, Далию чуть не убил…

Сам того не замечая, Фазиль потрогал шрам на лице. Рана, оставленная скользнувшей по щеке пулей израильского боевика, только-только затянулась.

Главной побудительной силой Ландера была ненависть. Но его ненависть родилась из безумия и унижений. Здесь ненависть была иной — сознательно культивируемой. И хотя Ландер не был способен определить суть различия, не мог даже осознать существование этого различия, он почувствовал какое-то замешательство.

— Он, может быть, умрет, — неловко произнес он.

— А как же, — ответил Фазиль. — Обязательно.

Глава 10

Ночью Кабаков лежал без сна. Больничные шумы стихли, оставив лишь легкий шорох нейлоновых халатов медсестер, чуть слышное поскрипывание подошв их мягких туфель по натертому до блеска полу, да еще изредка, откуда-то из самого конца коридора, слышалась беззубо-шепелявая жалоба больного старика, взывающего к Иисусу. Кабаков лежал, стараясь собрать в кулак всю свою волю, как было уже не раз, не спал и прислушивался к тому, что происходит за стенами палаты. Больница пробуждает в нас давние кошмары детства, боязнь не удержаться и запачкать постель, желание дать волю слезам.

Кабаков никогда не задумывался о том, смел человек или труслив. Если когда-нибудь мысли о трусости или храбрости и приходили ему в голову, он предпочитал судить в зависимости от обстоятельств. В его служебных характеристиках упоминались разнообразные достоинства, которых, как он сам считал, у него не было и в помине. То, что его подчиненные уважали его, побаивались и восхищались им, было важно, потому что так легче руководить. Но гордости это ему не прибавляло: слишком многие из тех, кто шел с ним бок о бок, погибли.

Он знал, что такое мужество. Он сказал бы, что это когда человек делает то, что делать необходимо, независимо от обстоятельств. Но ключевым здесь было «необходимо», а не «независимо от обстоятельств». Он знал одного-двух человек, напрочь лишенных страха. Но такие — всегда психопатичны. Страх можно контролировать и направлять в нужное русло. Это и есть главный секрет успеха в солдатском деле.