Он вышел в дождь, чтобы отправиться назад, в Бруклин. Мошевский и трое израильтян из его группы прочесывали бары, закусочные и дешевые игорные заведения на Коббл-Хилл, пытаясь разыскать следы грека — помощника Музи. Может, этот грек видел американца. Кабаков знал, что ФБР уже побывало здесь. Но его люди не были похожи на полицейских. Они гораздо лучше вписывались в этнически разнородную массу жителей этого района. И могли подслушивать разговоры на самых разных языках. Кабаков поместился в конторе Музи, просматривая невероятное количество валяющихся в беспорядке бумаг, оставленных Музи в этом крысином гнезде. Он надеялся разыскать хотя бы упоминание об американце или о связях Музи на Ближнем Востоке. Имя, место, хоть что-нибудь. Если окажется хоть один человек между Стамбулом и Аденским заливом, кто знает о характере задания ячейки «Черного сентября» в Соединенных Штатах, он, Кабаков, сумеет его похитить или сам погибнет, осуществляя эту задачу. Часам к десяти вечера ему удалось выяснить, что Музи вел по меньшей мере три комплекта книг. Больше он не смог узнать ничего. Усталый, он вернулся домой, к Рэчел.
Рэчел не ложилась — ждала. Она показалась ему другой, как-то изменившейся. И он больше не чувствовал усталости. То, что они целый день не виделись, помогло обоим что-то понять о себе. И в эту ночь они впервые были вместе и очень бережно и нежно впервые любили друг друга.
Каждая их встреча после этой ночи начиналась и заканчивалась именно так — нежно и бережно. Они словно боялись порвать хрупкую ткань чувства, пологом укрывавшую их от мира вокруг.
— Господи, до чего же я глупая, — сказала однажды Рэчел, когда они отдыхали в объятиях друг друга. — Только теперь мне это, кажется, все равно.
— Ну а мне и подавно, глупая ты моя, — ответил ей Кабаков. — Хочешь сигару?
Посол Иоахим Телл позвонил в семь утра. Кабаков принимал душ. Рэчел открыла дверь ванной и сквозь клубы пара позвала его к телефону. Она не успела отойти от двери, как он уже вышел, завернувшись в полотенце, и прошлепал босыми ногами к аппарату. Рэчел принялась с особым тщанием подпиливать ногти.
Кабаков был обеспокоен. Если бы пришел ответ насчет русских, посол не стал бы звонить ему по этому телефону. Телл говорил очень спокойно, деловым тоном.
— Майор, в посольство пришел запрос о вас из «Нью-Йорк таймс». Кроме того, они задают нам не очень приятные вопросы по поводу происшедшего на «Летиции». Мне бы хотелось, чтобы вы приехали к нам сюда. Я буду свободен после трех, если вам это удобно.
— Приеду.
Кабаков нашел «Нью-Йорк таймс» на коврике у двери.
Первая страница: «МИНИСТР ИНОСТРАННЫХ ДЕЛ ИЗРАИЛЯ ПРИБЫЛ В ВАШИНГТОН НА ПЕРЕГОВОРЫ О БЛИЖНЕМ ВОСТОКЕ».
Вторая страница.
«Во вторник вечером консул Ливана заявил, что арестованный представителями таможенной службы по обвинению в провозе контрабандных товаров ливанский моряк перед арестом подвергся со стороны агентов израильской разведки допросу с применением пыток. Допрос был проведен на борту ливийского торгового судна, ошвартовавшегося в нью-йоркском порту на прошлой неделе.
В ноте протеста, направленной госдепартаменту США и весьма резко сформулированной, консул Юсуф эль-Амеди заявляет, что первый помощник капитана на сухогрузе „Летиция“ Мустафа Фаузи был избит и подвергнут электрошоку двумя мужчинами, которые назвали себя израильтянами. Он заявил, что не знает, чего они от него добивались, и отказался комментировать предъявленные ему обвинения в попытке провоза контрабандных товаров.
Представитель посольства Израиля резко отверг эти обвинения, заявив, что „они являются неумелой попыткой возбудить антиизраильские настроения“.
Врач департамента исправительных учреждений Карл Жилетт сообщил нам, что он осмотрел Фаузи в Доме предварительного заключения на Уэст-стрит и не нашел никаких следов избиения.
Консул эль-Амеди заявил, что Фаузи был избит майором Давидом Кабаковым из Службы безопасности Израиля совместно с другим человеком, личность которого не установлена. Кабаков в настоящее время прикомандирован к посольству Израиля в Вашингтоне.
„Летиция“ задержана…»
Конец статьи Кабаков просмотрел вполглаза. Таможенники держали языки за зубами, и о досмотре «Летиции» газете ничего не было известно. И слава тебе Господи, никто пока не связал это происшествие со смертью Музи.
— Вас официально отзывают домой, в Израиль, — сказал посол.
У Кабакова дернулся уголок рта. Ощущение было такое, будто его ударили ногой в живот. Иоахим Телл пошевелил бумаги на своем столе кончиком паркеровской ручки.