Черное зеркало колдуна

– Арину? Так она же сирота безродная! И приданого за ней дать я не могу, – выкатил от удивления глаза боярин.

Марфа же не растерялась. Глаза ее моментально наполнились благодарными слезами, которые она тут же смахнула и твердым голосом заявила:

– Арина, может, и сирота, да Бог ей ум дал и волю, будет вам женой верной и надежной! А приданое у нее хоть и небольшое, но есть, брат мой покойный мне завещал о ней позаботиться, я обещание, данное брату, сдержу!

Шацкий только крякнул, но перечить жене не решился.

– Все честь по чести выправлю, – пообещал Федор, стараясь не смотреть в сторону Арины, глаза которой сияли, как ясные звездочки, и на лице расплывалась счастливая улыбка, – сватов завтра же пришлю! С Емельяном вместе и пришлем!

На следующий же день поскакали сваты к обмиравшим от счастья Анастасии и Арине. Следом, не медля, пожаловали и Ромодановские за Анной. И вечером наконец-то впервые за столько долгих месяцев слюдяные окошки поместья Шацких засветились надеждой.

– Видать, и не было никакого проклятья-то над нами, а, Марфа! – удивленно проговорил боярин.

Марфа подняла на него заплаканные от радости глаза и просто ответила:

– А за что Талалею было весь свой род проклинать? Чать, он вас любил, олухов окаянных!

Эпилог

Где-то внизу, под отелем-парусником, шумело море. Дубай сверкал и переливался тысячью огней. Сессилия вышла из вертолета, полюбовалась видом, открывающимся с вертолетной площадки на крыше Бурдж-эль-Араба, и двинулась вслед за швейцаром в расшитой золотом ливрее. На пороге номера швейцар остановился и распахнул дверь:

– Вас ждут.

Сессилия поблагодарила и прошла внутрь.

Кафрави даже не потрудился встать при ее появлении. Так и остался сидеть за отделанным черным мрамором и серебряными чеканками бюро.

– Я рад, что ты наконец опомнилась, – вместо приветствия произнес Мансур.

– Иначе мне пришлось бы пожалеть, как когда-то?

– Ты правильно поняла мое послание.

– С возрастом становишься понятливее, – пожала плечами Сессилия, – ты знал, что я тогда потеряла ребенка?

– Да, мне сказали, но ничего не поделаешь, таковы правила. Ты всего лишь женщина, которая решила играть в мужские игры. Если бы послушалась меня, то твой ребенок был бы жив.

– Я – женщина, ты прав, Мансур, – она улыбнулась и помедлила, – только ты ошибаешься, говоря, что я играю в мужские игры. Нет, в игры я давным-давно перестала играть, в тот самый момент, когда на моих глазах уносили трупик моего нерожденного сына.

Кафрави сделал нетерпеливый жест рукой. Идиотка, на старости лет совсем свихнулась! Как будто его могли заинтересовать воспоминания этой старухи! Подумаешь, одним бесполезным существом меньше на планете, нечего было переходить ему дорогу!

– Все это очень патетично, но у меня нет времени на разговоры. Где оно?

Сессилия, не торопясь, расстегнула сумку и вытащила красный бархатный футляр. Мансур следил за ее движениями мрачным лихорадочным взглядом. Его рот приоткрылся, на лбу выступила испарина. Напряжение в комнате можно было потрогать руками. Сессилия медленно подошла к столу, футляр она держала в руках.

– Мои деньги?

– Будут переведены сегодня вечером.

– Нет, сейчас.

Кафрави как завороженный смотрел на коробочку в ее руках, потом повернулся к экрану и что-то быстро набрал на черной, под цвет полированного стола клавиатуре. Повернул к ней экран, она удовлетворенно кивнула. И медленно, очень медленно протянула ему футляр. Он резким, грубым движением выхватил коробочку, руки его задрожали, он кое-как справился с простым замком и распахнул футляр. На красном бархате лежало… разбитое на мелкие кусочки Зеркало Ангелов.