Черное зеркало колдуна

Во дворе столпилось непривычное количество народу. На лицах людей читалась какая-то странная оцепенелость. Слышались всхлипы, взволнованные голоса, и глаза всех были направлены к конюшне. Без слов Басенков прошел в широко распахнутые двери. Первым увидел стражников, надежно державших конюха. Руки Степана были заломлены за спину. Синяк, медленно растекающийся по всей правой стороне лица, взлохмаченные волосы, распухшая нижняя губа и полуоторванное ухо конюха говорили о том, что не так-то просто было его скрутить. Труп Семена застыл в неловкой позе неподалеку.

Федор, не говоря ни слова, подошел к погибшему. Посмотрел на остекленевшие глаза, приоткрытый рот с засохшей струйкой крови и страшную рану на груди, оставленную, по всей видимости, вилами. Оглядел внимательно конюшню, пытаясь запомнить все детали. Но ничего особенного ему в глаза не кинулось. Вилы, послужившие орудием убийства, были небрежно брошены рядом с трупом слуги Шацких. Вокруг все было перевернуто вверх дном и натоптано так, что никаких особенных следов было не различить.

Подьячий разочарованно вздохнул. Перевел взгляд на конюха, который, еле шевеля распухшими губами, ошарашенно твердил:

– Не убивал я, не убивал!

Толоконников же, поклонившись Федору, неторопливо, словно забивая гвозди, произнес:

– А кто же, как не ты?! Противники вы известные, вот, видать, и не сладил сам с собой. На конюшне ты один!

– Надо сначала выслушать Степана, а потом решать, – твердо заявил Басенков.

Степан, подбодренный неожиданной поддержкой, нашел в себе силы внятно проговорить:

– Неправда ваша, любой человек мог на конюшню зайти! Да и не было меня тут, я лошадей ходил поить, любого спросите.

Дворовые загомонили. Один из них, пожилой мужик с обвисшими седыми усами и багровым носом, осмелился все-таки вступиться за конюха:

– Все видели, как Степан коней поить водил. Когда он уходил, Семена живым видели, – глухим басом забубнил он, – и Степка после того, как Семена нашли, вернулся.

– Ты, Гриня, сказки не рассказывай.

– И вовсе не сказки. А правду я говорю, – не сдавался дворовый.

Смерды загомонили, и Толоконников, чувствуя, что теряет инициативу, заметно растерялся.

– Я думаю, что вина Степана не доказана, – настойчиво повторил Федор, – тем более если слуги могут подтвердить, что он отсутствовал в момент смерти.

– Они с Семкой враги известные, – все-таки попытался Никифор Щавеевич настоять на своем.