Черное знамя

Так, прихватить чемодан и не забыть плащ — сейчас тепло, особенно для мая, солнце светит вовсю, но весна есть весна, и даже в Москве, расположенной куда южнее, могут ударить холода.

Олег прошел к тротуару, лавируя между пролетками, обогнул здание вокзала, и окунулся в густую толпу. На него едва не налетела бабка с огромной корзиной, выругалась свирепо, в ухо заорал продавец жареных пирожков, запах жирного теста и требухи пощекотал ноздри, заканючил, протягивая руку, нищий.

Много их развелось в последнее время, попрошаек, и не стариков и калек, а здоровых мужиков.

— Куда! — Олег ухватил за ухо мальчишку, нацелившегося рукой в карман Одинцова.

— Ай! — неубедительно воскликнул тот, вывернулся заученным движением, чтобы мигом исчезнуть в толчее.

На самом проходе к поездам, наполовину загораживая его, расположилась группа молодых мужиков, только приехавших из деревни — растерянные, испуганные глаза, сваленные в кучу вещевые мешки, потрепанные пиджаки, засаленные картузы и кепки, сапоги гармошками, а кое на ком даже настоящие лапти.

Наверняка прибыли в столицу в поисках работы, и ведь им невдомек, что ее просто нет, что улицы и площади заполнены толпами бездельников, слоняющихся туда-сюда в безнадежных попытках найти хоть что-то, заработать рубль-другой, чтобы накормить и себя, и жен, и детей…

Очереди на биржу труда стояли днем и ночью, и голодные обмороки были там не редкостью. Газеты почти в каждом выпуске сообщали о самоубийствах — повесился промышленник такой-то, застрелился предприниматель такой-то, известный тем-то и тем-то, но ныне разорившийся полностью.

Так что придется этим помыкаться, прежде чем они найдут себе применение.

Если найдут вообще…

У табачного киоска, где была назначена встреча, уже переминались с ноги на ногу двое, высокий молодой человек в модной шляпе, и могучий бородач со шрамами на широком лице. Первого Олег не знал, второй был Савва Богданов, возглавлявший управление пропаганды в Олонецкой губернии.

Познакомились они в тот день, когда Одинцов, только выйдя из тюрьмы, оказался на совещании у Штилера.

— Здоров, — сказал Савва, протягивая ладонь, мало уступавшую размерами лезвию лопаты. — Это Антон, он из нашей петрозаводской «Евразийской молодежи», способный парень, поедет с нами, поработает…

— Лисицын, — представился молодой человек, оказавшийся голубоглазым и румяным, после чего снял шляпу.

На значок в виде серебряной чаши, украшавший лацкан пиджака Олега, он покосился уважительно — этот знак отличия для «испивших мутной воды» ввели совсем недавно, и вручал его лично Огневский.

Первого марта, и ради этого пришлось съездить на родину движения.

Но сегодня Олег двинется в путь не один, а в компании, причем в достаточно большой — приказ вождя пропаганды звучал недвусмысленно, а в голосе его во время разговора звенела злость, смешанная с изумлением.

Как же так, мы проигрываем избирательную кампанию там, где все начиналось, в Москве?!

Нет иного выхода, как собрать лучшие кадры с северо-запада, где все обстоит благополучно, и двинуть их в старую столицу, чтобы попытаться переломить ход предвыборной борьбы… впереди их ждут две недели изнурительного труда, недосыпов и нервотрепки, сорванных на митингах голосов и сбитых о клавиши печатающей машинки пальцев.

Но для начала Олегу, назначенному старшим, нужно собрать и загрузить в вагон свору из полутора дюжин пропагандистов.

— Так, сколько у нас осталось времени? — спросил он, глядя вверх, на стену вокзала, где виднелись стрелки часов. — Еще двадцать минут? Проклятье, что-то опаздывают товарищи!

— Ничего, никуда не денутся, — буркнул Савва.

И, как это частенько бывало, оказался прав.

Не прошло и пяти минут, как вокруг Олега собрались все, начиная от двоих людей из его собственного управления и заканчивая пропагандистами из далекого Архангельска, прибывшими в Петроград еще вчера утром.

— Ну что, пошли, — скомандовал он, и они гурьбой, точно школьники, двинулись к поезду.

Тот уже вытянулся исполинской гусеницей вдоль перрона — сипел и пыхтел чернобокий паровоз, летели клубы дыма от его трубы, у вагонов первого и второго класса толпился народ.

— Так, вот этот наш, — объявил Олег, останавливаясь.

— Сколько ж вас будет, братцы? — осведомился проводник, солидный, усатый, забирая билеты, сложенные в солидную пачку. — Итак, давай-ка выходи по одному, на первый-второй рассчитайся, будем вас определять…

Четыре полных купе и две койки в еще одном — почти половина вагона.

У Олега в соседях оказались двое своих, Роман из сектора прессы и молчаливый долговязый Эрик, латыш, незаменимый трудяга, тащивший на себе всю бумажную работу управления, плюс к ним присоединился низкорослый улыбчивый новгородец, представившийся Аркашей.

Едва успели распихать по местам багаж, как снаружи донесся свисток, и поезд вздрогнул.

— Поехали, — сказал Роман, всего две недели назад женившийся, и поэтому командировкой не очень довольный. — Ну что, может быть, чтобы время быстрее шло, по маленькой пропустим? А, Олег Николаевич?

Дождавшись ободрительного кивка, он вытащил из чемодана бутылку водки.