Черноглазая блондинка

— А я и не знаю. Когда я приехал, он слонялся по лужайке. Мы обменялись несколькими дружескими оскорблениями, и он показал где Вас найти.

— Аааа. Понятно. — Она кивнула, всё ещё хмурясь. Снова посмотрела в сторону океана. — Я приводила его сюда играть, когда он был маленьким, — сказала она. — Мы проводили здесь целые дни, грелись в прибое, строили замки из песка.

— Он сказал мне, что его зовут Эдвардс, а не Лэнгриш.

— Верно. У нас разные отцы — моя мать снова вышла замуж, когда приехала сюда из Ирландии. — Она опустила уголки рта в кривой улыбке. — Это был не самый удачный брак. Мистер Эдвардс оказался из тех, кого романисты называют охотником за приданым.

— Не только романисты, — сказал я.

Она наклонила голову в ироническом коротком кивке признания, улыбаясь.

— Как бы то ни было, в конце концов мистер Эдвардс сдался — измотанный, полагаю, попытками притвориться тем, кем он не являлся.

— А кем он был? Если не считать охотника за приданым.

— Тот, кем он не был, был честным и справедливым. Ну, я не думаю, что кто-нибудь знал, кем он был на самом деле, включая его самого.

— Ион ушёл.

— Он ушёл. Вот тогда-то мама и привела меня в фирму, хоть я и была совсем юная. К удивлению всех, особенно меня самой, у меня оказался талант продавать духи.

Я вздохнул и присел рядом.

— Не возражаете, если я закурю? — спросил я.

— Пожалуйста, курите.

Я достал серебряный портсигар с монограммой. Чья это монограмма, я не знаю, — портсигар я купил в ломбарде. Открыл его и протянул ей. Она покачала головой. Я закурил. Приятно курить у моря; соленый воздух придает табаку свежий привкус. Сегодня, по какой-то причине, это напомнило мне о молодости, что было странно, поскольку я вырос не у океана.

И снова она словно прочитала мои мысли.

— Откуда Вы, мистер Марлоу? — спросила она. — Где Вы родились?

— Санта-Роза. Городок в нигде, к северу от Сан-Франциско. Почему Вы спросили?

— Не знаю. Почему-то мне всегда кажется важным узнать, кто откуда, а Вам нет?

Я прислонился спиной к грубой деревянной стене укрытия и положил локоть руки с дымящейся сигаретой на ладонь левой.

— Миссис Кавендиш, — сказал я, — вы вводите меня в замешательство.

— Неужели? — Казалось, её это позабавило. — Как это?

— Я же сказал — я наёмный работник, а Вы разговариваете со мной как с человеком, которого знаете всю свою жизнь, или с тем, кого хотели бы знать до конца своих дней. К чему это?

Она немного подумала, опустив глаза, потом взглянула на меня из-под ресниц.

— Наверное, дело в том, что Вы совсем не такой, как я ожидала.

— А чего Вы ожидали?

— Кого-то жёсткого и расчётливого, как Нико. Но Вы совсем не такой.

— Откуда Вы знаете? Может быть, я просто устраиваю для Вас представление, притворяясь кошечкой, когда на самом деле я скунс?

Она покачала головой и на мгновение закрыла глаза.

— Я не так уж плохо разбираюсь в людях, несмотря на то, что кажется по-другому.

Я не заметил, чтобы она хотя бы пошевелилась, но почему-то её лицо оказалось ближе к моему, чем раньше. Казалось, не оставалось ничего другого, кроме, как поцеловать её. Она не сопротивлялась, но и не ответила. Она просто сидела и принимала всё как есть, а когда я отодвинулся, слегка улыбнулась и печально взглянула. Я вдруг отчётливо услышал шум волн, шипение гальки и крики чаек.

— Мне очень жаль, — сказал я. — Мне не следовало этого делать.

— А почему бы и нет? — Она говорила очень тихо, почти шепотом.

Я встал, бросил сигарету на песок и наступил на неё каблуком.

— Думаю, нам пора возвращаться, — сказал я.

Когда мы возвращались из-за деревьев, она снова взяла меня за руку. Казалось, она держалась совершенно непринужденно, и я задался вопросом, действительно ли был тот поцелуй. Мы вышли на лужайку, и перед нами предстал дом во всём его жутком величии.

— Отвратительно, не правда ли, — сказала Клэр, снова прочитав мои мысли. — Это дом моей матери, а не мой и Ричарда. Это ещё одна причина его угрюмости.

— Потому что ему приходится жить с тёщей?

— Для мужчины это всегда не очень приятно, во всяком случае, для такого, как Ричард.

Я остановился и заставил её остановиться вместе со мной. В ботинках у меня был песок, а в глазах — соль.

— Миссис Кавендиш, зачем Вы мне всё это рассказываете? Почему Вы обращаетесь со мной так, как будто мы с Вами очень близки?

— Вы имеете ввиду, почему я позволила поцеловать себя? — Её глаза сверкали; она смеялась надо мной, хотя и беззлобно.

— Хорошо, — сказал я. — Почему Вы позволили поцеловать себя?

— Наверное, я хотела узнать, на что это будет похоже.

— И на что это было похоже?

Она на мгновение задумалась.

— Мило. Мне понравилось. Я бы хотела, это как-нибудь повторить.

— Уверен, что это можно устроить.

Мы пошли дальше, её рука в моей. Она что-то напевала себе под нос. Она казалась счастливой. Это, подумал я, не та женщина, которая вчера вошла в мой кабинет и, оценивая, холодно разглядывала меня из-под вуали, это кто-то другой.