Черноглазая блондинка

— Его построил один из киношников, — сказала она. Она снова говорила о доме. — Ирвинг Тальберг,[21] Луис Б. Майер[22] — один из этих магнатов, забыла, кто именно. Камень привезли из Италии, откуда-то с Апеннин. Хорошо, что итальянцы не знают, как с ним обошлись.

— Почему Вы живёте здесь? — спросил я. — Вы сказали, что богаты, так можете куда-нибудь переехать.

Я взглянул на неё. Лёгкая тень легла на её гладкий лоб.

— Не знаю, — ответила она. Несколько шагов она помолчала, потом снова заговорила: — Может быть, я не могу смириться с перспективой остаться наедине с мужем. Не самая лучшая компания.

На это мне нечего было сказать, поэтому я промолчал.

Мы приближались к оранжерее. Она спросила, не смог бы я зайти.

— Может быть, Вы могли бы выпить?

— Не думаю, — ответил я. — Я сейчас на работе. Есть ещё что-нибудь, что Вы хотите мне рассказать о Нико Питерсоне, прежде чем я отправлюсь по его следу?

— Ничего не могу придумать. — Она вытащила из рукава льняной куртки обрывок листа. — Я просто хочу, чтобы Вы выследили его, — сказала она. — Я не хочу, чтобы он вернулся. Не уверена, что вообще хотела бы его видеть.

— Тогда зачем Вы, вообще, с ним связались?

Она придала лицу выражение печального клоуна. Мне нравилось, как она высмеивала себя.

— Полагаю, он казался опасным, — сказала она. — Как я уже говорила, мне легко заскучать. На какое-то время он заставил меня почувствовать себя живой, немного ближе к реальности. — Она спокойно посмотрела на меня. — Можете это понять?

— Могу.

Она рассмеялась.

— Но не одобряете.

— Не мне решать, стоит ли это одобрять или нет, миссис Кавендиш.

— Клэр, — снова произнесла она хриплым шёпотом.

Я стоял с каменным лицом, чувствуя себя невозмутимым как индеец у табачной лавки. Она грустно пожала плечами, затем засунула руки в карманы куртки и втянула плечи.

— Я бы хотела, чтобы Вы выяснили, где Нико, — сказала она, — что он делает, почему притворился мёртвым.

Она посмотрела на гладкую зеленую лужайку, на деревья. За её спиной в стекле оранжереи отражалась другая, призрачная версия нас обоих.

— Странно думать, что он сейчас где-то находится и что-то делает. Я привыкла верить, что он мёртв, и мне трудно отвыкнуть от этой мысли.

— Сделаю всё, что смогу, — сказал я. — Его не так уж трудно будет выследить. Он не похож на профессионала, и я сомневаюсь, что он слишком хорошо замёл следы, особенно потому, что не ожидает, что его кто-то будет разыскивать, поскольку он, предположительно, мёртв.

— Что Вы будете делать? Как Вы с этим разберётесь?

— Взгляну на заключение коронера. Потом я поговорю кое с кем.

— С кем? С полицией?

— Копы, как правило, не очень-то помогают тем, кто не из их числа. Но я знаю одного или двух парней в управлении.

— Мне бы не хотелось, чтобы стало известно, что это я его разыскиваю.

— Хотите сказать, что не хотите, чтобы Ваша мать узнала?

Её лицо стало жёстким, что далось ей нелегко.

— Я больше думаю о бизнесе, — сказала она. — Любой скандал был бы очень плох для нас — для парфюмеров «Лэнгриш». Надеюсь, Вы понимаете.

— О, я всё понимаю, миссис Кавендиш.

Откуда-то рядом раздался крик, жутко тонкий и пронзительный. Я уставился на Клэр.

— Павлин, — сказала она. Ну, конечно же, здесь должен быть павлин. — Мы зовём его Либераче.

— Он часто так делает? Так кричит?

— Только когда ему скучно.

Я повернулся, чтобы уйти, но остановился. Как она была прекрасна, стоя на солнце в своём прохладном белом льняном костюмчике, со всем этим сияющим стеклом и конфетно-розовым камнем позади неё. Я всё ещё чувствовал мягкость её губ на своих.

— Скажите, — спросил я, — как Вы узнали о смерти Питерсона?

— О, — сказала она совершенно небрежно, — я была там, когда это случилось.

Я уже почти добрался до ворот, когда встретил Ричарда Кавендиша, который вёл по подъездной дорожке большого гнедого жеребца. Я остановил машину и опустил стекло.

— Привет, спортсмен, — сказал Кавендиш. — Уже покидаешь нас?

Он не был похож на человека, который весь последний час скакал во весь опор. Его волосы цвета дуба не были взъерошены, а бриджи были такими же чистыми, как и тогда, когда он появился в оранжерее. Если он даже и вспотел, то вы бы этого не заметили. Лошадь выглядела измотанной; она то и дело закатывала глаза, мотала головой и дёргала поводья, которые хозяин держал легко, как детскую скакалку. Возбудимые существа, эти лошади.

Кавендиш наклонился к окну, опёрся локтем сверху на дверь и широко улыбнулся мне, показав два ряда маленьких ровных белых зубов. Это была одна из самых пустых улыбок, которые я когда-либо видел.

— Жемчуг, да? — спросил он.

— Так сказала леди.

— Да, я слышал, что она сказала.

Лошадь уже уткнулась носом ему в плечо, но он не обратил на это внимания.

— Они не так ценны, как она думает. И всё же я думаю, что она привязалась к ним. Ты же знаешь, что такое женщины.

— Не уверен, что знаю, если дело касается жемчуга.