— Вы сочувствуете им, мистер Марлоу? Они были просто парой животных. Нет, даже не животных — животные не убивают ради забавы.
Он принялся расхаживать передо мной взад и вперед, три небольших шага в одну сторону, три небольших шага в другую, стуча каблуками по плиткам. Он был одним из тех вечно напряжённых, беспокойных мелких парней, и прямо сейчас он выглядел очень возбуждённым. На языке у меня появился знакомый металлический привкус, как будто я сосал до этого одноцентовую монетку. Это был вкус страха.
— Как Вы думаете, я могу выкурить сигарету? — сказал я. — Обещаю не использовать её, чтобы прожечь эти веревки или что-нибудь в этом роде.
— Я не курю, — сказал Каннинг. — Отвратительная привычка.
— Вы правы, так и есть.
— У Вас есть сигареты? Где они?
Я указал подбородком на нагрудный карман пиджака:
— Тут. И спички там же.
Он сунул руку мне в карман и вытащил серебряный портсигар с монограммой и спичечный коробок, я совсем и забыл, что прихватил его в «Кафе Барни». Он вынул из портсигара сигарету, сунул мне в рот, зажёг спичку, поднёс пламя. Я глубоко вдохнул горячий дым.
Каннинг сунул портсигар обратно мне в карман и снова принялся расхаживать по комнате.
— Латинские расы, — сказал он, — я их не очень уважаю. Пение, коррида, ссоры из-за женщин — вот их предел. Вы согласны?
— Мистер Каннинг, — сказал я, перемещая сигарету в угол рта, — я не в том положении, чтобы не согласиться с чем-то Вами высказанным.
Он рассмеялся, издав тонкий писклявый звук.
— Это точно, — сказал он. — Не в том.
И снова зашагал. Выглядело так, как будто ему всё время необходимо было находиться в движении, как акуле. Интересно, как он заработал свои деньги? Нефть, предположил я, или, может быть, вода, которая была почти такой же драгоценностью в этом сухом ущелье, в котором первые поселенцы решили основать город.
— По-моему, есть только две достойные расы, — сказал он. — Даже и не расы, а, скорее, их отдельные представители. Знаете, кто?
Я покачал головой, и боль тут же заставила меня пожалеть об этом. Струя сигаретного пепла бесшумно скатилась по рубашке и упала мне на колени.
— Американский индеец, — сказал он, — и английский джентльмен. — Он весело взглянул на меня. — Странная пара, как полагаете?
— Ну, не знаю, — сказал я. — Думаю, что у них есть что-то общее.
— Например? — Каннинг остановился и повернулся ко мне, приподняв одну из своих густых черных бровей.
— Преданность земле? — сказал я. — Любовь к традициям? Страсть к охоте?..
— Вот именно, Вы правы!
— …плюс склонность убивать любого, кто встанет у них на пути.
Он покачал головой и укоризненно погрозил мне пальцем.
— А вот теперь Вы дерзите, мистер Марлоу. А это мне нравится не больше, чем любопытство.
Он снова зашагал, поворачиваясь и разворачиваясь. Я не спускал глаз с этой «чванливой палки»; удар ею по лицу — событие, которое я нескоро забуду.
— Иногда убийство необходимо, — сказал он. — Или, скорее, это можно назвать ликвидацией. — Его лицо потемнело. — Некоторые люди не заслуживают того, чтобы жить — и это просто факт. — Он снова подошёл ко мне и присел на корточки рядом со стулом, к которому я был привязан. У меня было неприятное чувство, что он собирается чего-то от меня добиться. — Вы знали Линн Питерсон, не так ли?
— Нет, я её не знал. Я встретился с ней…
Он пренебрежительно кивнул:
— Вы были последним, кто видел её живой. Это не считая, — он кивнул в сторону двери, — тех двух кусков дерьма.
— Наверное, так и было, — сказал я. — Она мне понравилась. То есть мне понравилось, какой я её увидел.
Он посмотрел мне в лицо сбоку.
— Правда? — На его левом виске подергивалась мышца.
— Да. Она показалась достойной женщиной.
Он рассеянно кивнул. Странное, напряженное выражение появилось в его глазах.
— Она была моей дочерью, — сказал он.
Это заняло некоторое время. Я не знал, что сказать, поэтому промолчал. Каннинг всё ещё смотрел на меня. На его лице появилась выражение глубокой печали; оно пришла и ушло за считанные мгновения. Он поднялся на ноги, подошёл к краю бассейна и некоторое время молча стоял спиной ко мне, глядя в воду. Потом он обернулся.
— Не притворяйтесь, что Вы не удивлены, мистер Марлоу.
— Я не притворяюсь, — сказал я. — Я удивлён. Только я не знаю, что Вам сказать.
Я докурил сигарету до конца, и тогда подошёл Каннинг, с выражением отвращения вынул окурок у меня изо рта и отнёс его к стоящему в углу столику, держа перед собой зажатым между большим и указательным пальцами, как будто это был труп таракана, и бросил в пепельницу. Потом он вернулся.
— Как так получилось, что фамилия Вашей дочери была Питерсон? — спросил я.