Черноглазая блондинка

— Ты готов говорить, Марлоу? Ты же знаешь, что говорят о том, чтобы окунуться в третий раз. Ты же не хочешь присоединиться к тем двум латиносам на мусорной куче?

Я ничего не сказал, только опустил мокрую голову. Хэнсон был справа от меня, держа мою руку вывернутой за спину; я видел его изящные мокасины и манжеты белых льняных брюк. Бартлетт — с другой стороны, схватив меня за левую руку, правой он всё ещё сжимал мой затылок. Я подумал, что на этот раз они, скорее всего, меня утопят. Я должен был что-то сделать. Я подумал, что лучше быть забитым до смерти, чем умереть под водой. Но что я мог поделать?

Я никогда не был хорошим бойцом — а когда тебе за сорок, это уже и подавно в прошлом. Я участвовал в драках, довольно часто, но только когда меня вынуждали. Существует большая разница между защитой от нападения и самим нападением. Одна вещь, которую я усвоил, — это важность равновесия. Даже в самых трудных случаях — а Бартлетт, несмотря на свой возраст и невысокий рост, был именно таким, — можно сбить противника с ног, если улучить нужный момент в нужном положении. Бартлетт, готовясь снова толкнуть меня под воду, сосредоточил всю свою силу в правой руке, той, что сжимала мой затылок, и на секунду ослабил хватку левой. Подталкивая меня к воде, он поднялся на цыпочки. Я выдернул руку из его хватки, согнул локоть и ударил его по рёбрам. Он тихо хмыкнул и отпустил мою голову. Хэнсон всё ещё держал меня за правую руку, но без особого усердия, и я вырвался, и он сделал шаг назад боясь, что я проделаю с ним то же, что уже проделал с Бартлеттом.

За моей спиной Каннинг что-то крикнул, не знаю что. Я сосредоточился на Бартлетте. Поднявшись с колен, я описал левым кулаком широкую дугу и ударил его прямо в шею, и с еще одним приглушенным ворчанием он покачнулся на краю бассейна, размахивая руками так, как это было бы смешно в кино, а затем опрокинулся головой вперёд в воду. Всплеск, который он произвел, был потрясающим, вода поднялась большой прозрачной воронкой, а потом снова опала со странной медлительностью — мой мозг, должно быть, был всё ещё неповоротливым от наркотика.

Я развернулся. Всё заняло не более пары секунд. Я знал, что у меня, вероятно, будет ещё меньше времени, прежде чем Каннинг и Хэнсон придут в себя настолько, чтобы наброситься на меня. Но в этом не было необходимости. Хэнсон, как я заметил, держал в руке пистолет, большой чёрный пистолет с длинным стволом — «уэбли», подумал я. Откуда он взялся? Возможно, это был пистолет Каннинга; это он предпочёл бы оружие британского производства, вроде тех, какими пользуются благородные английские джентльмены.

— Стой, где стоишь, — сказал Хэнсон, как говорят все те злодеи, которых он видел во второсортных фильмах.

Я внимательно его изучил. У него не было глаз убийцы. Я шагнул вперёд. Ствол пистолета дрогнул.

— Пристрели его! — крикнул Каннинг. — Давай, нажми на этот чёртов курок! — Конечно, он мог бы и завопить, но всё же сдержался.

— Ты не убьёшь меня, Хэнсон, — сказал я. — Мы оба это знаем.

Я увидел, как на его лбу и верхней губе заблестел пот. То, что ты не стреляешь в человека, не делает тебя трусом. Убивать всегда нелегко. Краем глаза я видел, как Бартлетт выбирается из бассейна. Я сделал ещё один шаг. Пистолет был направлен мне в грудь. Я схватил ствол и дернул его в сторону. Может быть, Хэнсон был слишком поражён, чтобы сопротивляться, или, может быть, он просто хотел избавиться от оружия, но он отпустил его и отступил назад подняв руки и выставив их в мою сторону, как будто мог ими отразить пулю. Это безумная пушка весила столько же, сколько наковальня, и мне пришлось держать её обеими руками. Это был не «уэбли», и оно не было британским. На самом деле оно было немецкого производства, «вайраух» 38-го калибра. Уродливое оружие, но чрезвычайно эффективное.

Я повернулся и выстрелил Бартлетту в правое колено. Не знаю, целился ли я в него, но попал именно туда. Он издал странный мяукающий звук, опрокинулся на бок и упал, согнувшись и корчась. По штанине его промокших брюк расползалось большое кровавое пятно. Позади меня раздался какой-то звук. Я быстро отступил в сторону, и Каннинг, спотыкаясь, проскочил мимо, ругаясь и беспомощно выставляя руки перед собой. Он остановился, развернулся и, казалось, собирался снова броситься на меня. Мне тоже захотелось его пристрелить его, но я не стал.

— Я не хочу убивать тебя, Каннинг, — сказал я, — но сделаю это, если придётся. Иди сюда, Флойд — позвал я.

Он подошел и встал рядом со своим боссом.

— Ах ты, паршивый молокосос! — зашипел на него Каннинг.

Я рассмеялся. Не думаю, что когда-либо слышал раньше, как кто-то употреблял слово молокосос в реальной жизни. Потом я продолжал смеяться. Наверное, у меня был какой-то шок. Тем не менее, события последней половины минуты или около того, если взглянуть на них под определенным углом, могли бы выглядеть так же комично и нелепо, как в каком-нибудь фильме Чарли Чаплина.