Черногорцы в России

В конечном итоге, несмотря на все препятствия, чинимые пограничной стражей, Й. Поповичу-Липовацу с товарищами удалось-таки прорваться в Сербию. Спрашивается – на что же он рассчитывал, получив ясный сигнал, что его там не ждут?.. А надежда была и не казалась столь уж призрачной. Здесь на время прервемся в описании «одиссеи» Липоваца и покажем макроконтекст происходивших событий – без него трудно объяснить природу этой надежды.

Итак, начало 1880-х оказалось для новых балканских государств временем бурным. Элита освобожденных народов стояла перед выбором пути внутреннего развития: куда идти и с кем идти? Столкнулись, а кое-где буквально вошли в клинч, два подхода – один на ускоренную модернизацию (или вестернизацию); другой на отстаивание традиционных ценностей в рамках привычной системы аграрного статичного мира. «Либеральная идея и традиция» – это противоречие определяло всю историю Балкан вплоть до Первой мировой войны, органично перекликаясь с известным русским спором западников и славянофилов.

Наиболее драматично оно проявилось как раз в Сербии. Уже говорилось, что после Берлинского конгресса 1878 г., даровавшего ей независимость, Милан Обренович открыто перешел на австрофильские рельсы. Тем самым он обозначил свое желание втянуть свою страну в Европу. Призванный в октябре 1880 г. к власти кабинет напредняков и попытался осуществить такой «прыжок из балканского мрака на европейский свет».

Понятно, что брошенный столь явно вызов не мог остаться без ответа. Стремление властей «европеизировать» страну скорым кавалерийским наскоком – т. е. «насадить в ней европейскую культуру» и «сейчас же втиснуть естественный строй сербского государства в нормы чисто европейские», как отмечали русские очевидцы ⁵³, причем без всякого учета ее адаптивных способностей, – вызвало протест со стороны оппозиции, принадлежавшей к Радикальной партии. Отрицая универсальный характер исторического пути Европы и ее образцов, ведомые Николой Пашичем радикалы провозгласили первейшей задачей защиту сербской самобытности, каковую они отождествляли с только что обретенной свободой. «Мы совсем не бережем того, что серба делает сербом, – подчеркивал Пашич, – но, следуя моде, стремимся к тому, чем так кичатся иностранцы»⁵⁴.

По своей внешнеполитической ориентации и цивилизационному настрою вождь и его соратники всегда оставались стойкими русофилами и, соответственно, – астрофобами и националистами.

В условиях жестокого внутрисербского конфликта начала 1880-х гг., в котором с западническим правительством солидаризировался один лишь Двор, а весь народ принял сторону почвенников-радикалов⁵⁵, восстание в Герцеговине и «добровольческая акция» в его поддержку добавили властям головной боли. Радикалы, как и жители приграничных округов, активно поддержали своих восставших соплеменников, а также помогли отрядам Поповича-Липоваца и Ивановича в бытность их в Сербии. Мало того – они не исключали возможность и собственного участия в восстании. Российский славист П. А. Кулаковский, занимавший в 1878–1882 гг. кафедру русского языка и литературы в белградской Великой школе, информировал И. С. Аксакова 21 марта 1882 г.: «Перед своим отъездом заходил ко мне священник Милан Джурич (влиятельнейший радикальный деятель местного уровня из г. Ужице. – А. Ш.), очень интересующийся восстанием Герцеговины. Он мне говорил, что есть места, в которых австрийцы не будут в состоянии потушить восстание и целых пять лет. Между прочим, он просил меня написать, что он готов перейти в Герцеговину с четою, если это понадобится, но для этого нужны средства»⁵⁶. Вот на эту-то внутреннюю оппозицию австрофильскому курсу официальных сербских властей и рассчитывал Йован Попович-Липовац, пробиваясь из Болгарии в Сербию…

Сговорившись еще раньше со Стеваном Ивановичем и «распылив» свой отряд, он с двумя повозками, набитыми оружием и боеприпасами, направился через Ягодину к Чачку, который был определен местом сбора участников акции. Там все и встретились – 100–150 волонтеров и оба предводителя.

Переход границы вооруженными добровольцами и явная поддержка, оказываемая им населением, сильно встревожили белградские власти. 6 мая 1882 г. М. Гарашанин, по поручению премьера М. Пирочанаца, информировал австро-венгерского посланника, графа Кевенхиллера о том, что «существует возможность прорыва черногорцев в Герцеговину, и потому австрийские власти должны быть начеку»⁵⁷. Ранее – в конце апреля – последовало решительное указание министра внутренних дел на места пресечь акцию добровольцев ⁵⁸, а военный министр Тихомиль Николич перевел одну роту регулярной армии из Княжеваца в Ужице⁵⁹, ибо подразделения «народного войска», отряженные для «пресечения акции», вовсе не горели желанием в этом участвовать – саботаж местных жителей был налицо.