Чернокнижник

Лодья достал из кармана коробочку, открыл — на бархате сверкнул алым ограненный рубин размером с голубиное яйцо. Кирилл Григорьевич, известный щеголь и любитель драгоценных камней, на мгновение потерял дар речи, принимая коробочку.

— Откуда сие?! — вырвалось у него.

— Стекло. Можно и сапфиры, и изумруды, и бриллианты сделать, подобные натуральным. Однако у бриллиантов блеск будет не такой искристый. И прочность, разумеется, ниже.

— Весьма впечатляет!

— Стекло — удивительный материал, господа! По сути своей — это жидкость. Жидкость, для которой время течет в миллион раз медленнее, чем для нас. За целую человеческую жизнь оконное стекло лишь слегка утолщается внизу, из-за стекания под действием силы тяжести. С этим свойством его, в отношении к течению времени, связаны некоторые особые качества стекла, кои могут найти самые разнообразные применения во всех сферах человеческого бытия… Первым путь в этом направлении нам указал великий алхимик и оптик Галилей. Самому великому астроному и магу Тихо Браге в своем знаменитом Ураниборге не удалось узреть в небесах столько, сколько сумел разглядеть сей муж при помощи созданного им телескопа. Стекло, надлежащим образом обработанное, может замедлить наблюдаемый процесс в миллион раз, превратить стремительную пулю в неуклюжего жука-навозника, или, наоборот, обратить наблюдателя в неподвижную скалу, мимо которой стремительно пролетят века, и дальние созвездия покажут свое неспешное движение вокруг мировой оси… Можно видеть прошлое и предвидеть будущее…

— Хочешь меня обойти, господин Лодья?! — вдруг послышался сдавленный от злобы ревнивый голос Лестока. Задохнувшись от избытка чувств, тот взмахнул кулаком. — Хочешь стать новым Нострадамусом?

— Окстись, Иван Иванович! Прости, не учел я, что ты оптике не учен.

Лодья то ли всерьез извинялся, то ли издевался. Вернее последнее, потому что он продолжил:

— Я для русской славы стараюсь! Подобно тому, как искусный старик Нартов свои невиданные станки тачает и пушечные стволы сверлит. А ты для кого стараешься? Клятву Иппократа помнишь ли?

Гавриил прямо намекал и на 15 000 ливров, ежегодно получаемые Лестоком от Франции, да и на странную смерть Демидова тоже. Опасно было так трунить над чернокнижником и интриганом. Только, что он мог причинить Лодье? Что ты сделаешь железному метеориту, несущемуся на тебя?

— Иппократ велел не лечить бесплатно — я так и делаю! Совета просят — советую! Ищешь ли места, на котором стою? Не иди поперек меня! — проговорил лейб-медик угрожающе, понимая, впрочем, что угроза сия малосодержательна для его собеседника.

Немудрено, что Лодья отнесся к этим словам с юмором:

— Отрадно слышать, что в твои почтенные лета имеешь нечто общее со словом «стоять».

Разумовский не выдержал, хихикнул. Лесток метнул на него раздраженный взгляд.

— Обойти, говоришь? — продолжил новоявленный заводчик уточнять позицию. — А как сам усердно пользуешь некие мои изобретения? Не совестно? Бомелий не снится?

Гавриил прямо намекнул на вещества для получения наследства, которые изобрел для прусского короля. Лесток глянул на него пронзительно, будто шпагой проколол, но Лодья только пальцем ему медленно погрозил. И лейб-медик опустил глаза. После этой встречи они более никогда не общались.

Когда визитеры удалились, Лодья вернулся к прерванному занятию.

Надо сказать, что совершенно напрасно подозревали тридцать или сорок крестьян, работавших на заводе, в том, что они — пособники чернокнижника, и недруги пытались воспламенить против рабочих-стекольщиков гнев обывателей. Нет! Все тайны Гавриила Степановича заканчивались за порогом его Санкт-Петербургской химической лаборатории. Здесь, на заводе, мужички просто варили стекло по различным его рецептам и придавали ему необходимую форму. Большая часть шла на кружки, графины, вазы, чаши и другие изделия замысловатых форм и разнообразных цветов, доселе не изготовлявшиеся в России. Бусы, бисер, забавные стеклянные безделушки выходили из рук мастеров. Падкие на новинки столичные жители охотно их расхватывали, окупая заводские траты.

Гораздо меньшими партиями на заводе выплавлялось особо чистое, прочное стекло, из него шлифовались линзы для увеличительных приборов. Искусные ремесленники во множестве выделывали подзорные трубы, которые, из-за их дешевизны против привозных, охотно приобретали флотские и сухопутные офицеры. Немногие линзы Лодья вытачивал лично, или им придавали замысловатую форму под его непосредственным наблюдением. Эти готовились для разрабатываемых Гавриилом телескопов, либо их назначение оставалось неизвестным для мастеров. Последние линзы имели разные оттенки, так что, видимо, он экспериментировал и с их химическим составом. Некоторые были прозрачны только в одном направлении, словно приспособленные для подсматривания за чем-то или кем-то, кто не должен был увидеть подсматривающего. Другие вовсе казались непрозрачными — однако нужны же все-таки они были для того, чтобы увидеть что-то?