Чернокнижник

— Бери и помни: отныне твоя жизнь — уральские заводы.

Двадцать лет, с середины 1760-х по самую смерть в 1784 году, Савва Яковлев скупал и строил заводы, и было у него их под конец двадцать два, больше, чем у первых Демидовых.

Глава 49. Экспедиция

Через некоторое время Лодья подал в Сенат всеподданнейший проект об организации полярной экспедиции для исследования маршрута через Северный полюс. Он основывался на гипотезе существования открытого морского бассейна в приполярных широтах. Лодья высказал мысль, что мощные льды имеют материковое, пресноводное происхождение. Подобная идея позволила ему предсказать существование Антарктиды по косвенному признаку — по наличию айсбергов в высоких южных широтах. Он предположил, что и льды Ледовитого океана образуются в устьях великих северных рек. И вдалеке от побережья, за восьмидесятой параллелью, море летом свободно ото льда. Случившееся более полтораста лет тому назад плавание голландца Виллема Баренца к Новой Земле, на северном окончании которой он успешно перезимовал, казалось, подтверждало теорию о свободном полярном море. Хотя, заметим, что, спустя еще шестьдесят лет, в 1820-е годы капитану Ивану Федоровичу Литке за несколько плаваний так и не удалось из-за льдов достичь северного предела Новой Земли… Но мог ли уроженец Севера Лодья так жестоко ошибиться? Или он располагал древними сведениями, происходившими из тех времен, когда эллины и римляне были еще дикарями и когда положение дел в северных морях соответствовало его гипотезе?

Проект был благосклонно принят. Вскоре на верфи Архангельска приготовлялись три судна с двойной обшивкой. Возглавить экспедицию должен был сорокалетний капитан первого ранга Василий Яковлевич Чичагов, но из-за задержки в финансировании к весне 1765 года был готов только один корабль, два других оставались еще без оснастки.

Тогда Лодья попросил дозволения отплыть на готовом судне, с тем, чтобы два других под командой Чичагова пошли по его следам в следующую навигацию… Высочайшее разрешение было получено. И, как думается, с немалым, вполне объяснимым облегчением. Так Лодья вновь вернулся на Север, туда, где начал.

Судном командовал лейтенант Василий Бабаев, и оно так и называлось — «Бабаев». Академик явился на борт с некоторым количеством багажа, но большинство наблюдательных приборов оставил дома и в Академии. Среди своего имущества он особенно похвалялся нарезным штуцером, который собственноручно оборудовал оптическим прицелом. По его словам, он «собирался свести давние счеты с белыми медведями». Перед отъездом он сделал все распоряжения и попрощался с женой, дочерью и зятем, как будто уходил навсегда — по его словам, так делают поморы, отправляясь в плавание, полное превратностей. Кто знает, может быть, он предвидел для себя судьбу Баренца, который не вернулся из последнего плавания?

Ожидая отплытия в Архангельске, Лодья подолгу сидел вечерами на берегу и любовался переливами северного сияния. Те, кто видел его в этом загадочном изменчивом свете, рассказывали впоследствии, что он казался сбросившим с плеч лет двадцать.

В конце мая судно вышло из устья Двины, и больше его никто не встречал.

Год спустя по его следам вышли два корабля Чичагова. Под 80-й широтой они натолкнулись, как и следовало ожидать, на тяжелые паковые льды и возвратились ни с чем. Из следов пропавшего судна была обнаружена только обгорелая мачта, топ которой был расколот будто ударом молнии. Решили, что корабль стал жертвой редчайшего явления — арктической грозы. Но позже была поднята бутылка, выброшенная морем на небольшой арктический островок и содержавшая листки, большая часть которых пострадала от воды, и лишь несколько можно было прочесть. По-видимому, это были записи капитана Бабаева. После их расшифровки мнения о судьбе судна и его экипажа разделились.

«…Предпочитает целыми днями быть на открытом воздухе, постоянно определяет координаты и делает наблюдения северных сияний. Он часами может смотреть на эти сияния, и тогда кажется одновременно, будто это юноша и древний старик.

Иногда, когда мы снижаем ход, спускается за борт и, резвясь, плавает в ледяной воде по полчаса. Как это возможно, я не понимаю. Любимое занятие — охота на белых медведей, которых мы замечаем нередко. У него есть штуцер с изобретенным им оптическим прицелом, из которого он не дает промаха на полверсты. Бьет с борта или спускается на льдины и, передвигаясь с необычайной быстротой, кладет добычу с первого выстрела…

Мы уходим все дальше во льды, они все крепче, и меня терзают сомнения, достигнем ли мы открытого приполярного моря…

Я впервые видел, чтобы громадного белого медведя запороли ножом в рукопашной схватке, будто нашего обычного лесного мишку… Он это сделал.

Мы все словно загипнотизированы величием его разума, глубиной его мысли…

Я слишком поздно догадался, что…»

На этом запись обрывается.

Великий Лодья пришел с Севера, а проще сказать — ниоткуда, и ушел туда же — в никуда…