осторожным — он был тут не один. Где-то далеко, в безбрежных водах хаоса,
раскинулось, подобно левиафану, исполинское тело Климединга. Хозяин Демонов
сливался с тьмой в единое целое, был частью ее, проникал своим естеством во множество
ее течений. По сравнению с ним Уилар казался мотыльком, порхающим над телом
дремлющего дракона. Он не мог противодействовать Климедингу — вся его тактика
заключалась в том, чтобы держаться от Хозяина Демонов как можно дальше и оставаться
не замеченным им. Но и сам Климединг был бесконечно мал по сравнению с иными
существами, древними и медлительными, пребывающими где-то в глубинах бездны… но
и эти существа, впрочем, были ничем по сравнению с самой тьмой — вечной и
беспредельной, не имеющей ни конца, ни начала, хранящей в себе и обитателей хаоса, и
корни иного, юного и безмятежного мира, который его обитатели считали единственно
существующим.
Уилар не собирался погружаться во тьму слишком глубоко. В своем путешествии он
преследовал исключительно практические интересы. Здесь, у корней мира, на изнанке
упорядоченного, ему иногда удавалось отыскать различные загадочные предметы,
которыми можно было завладеть и использовать в обыденном мире. Некоторые из этих
предметов, перенесенные на дневную половину мира, становились осязаемыми, но
большинство — нет: Кельрион не был способен вместить их. Впрочем, и «предметами»
называть их можно лишь с большой долей условности — с тем же правом их можно
назвать и «состояниями» и «сущностями». Чтобы завладеть такой сущностью, Уилар
должен был расширить себя до ее пределов, стать ею, постичь ее и включить в себя. Чем-
то этот процесс напоминал выращивание новых конечностей, открытие дополнительных
органов восприятия, поглощение пищи, или, в меньшей степени, приобретение нового
имущества. Расширив себя до пределов безымянной сущности, пойманной в сети воли и
волшебства, Уилар «сжимался» обратно, в более естественную и привычную форму, но
связь сохранялась. Теперь он легко, даже на дневной половине мира, мог вызвать
пойманную сущность снова, использовать силы и необычные способности, которые она
давала. Большинство тех заклятий, которые Эльга наблюдала за время их совместного
путешествия, были уловлены Бергоном здесь, во тьме. Со временем их сила иссякала, и
тогда Уилар возвращался во тьму и наполнял резервуары энергией, или подбирал другие
сущности, более привлекательные — заклятья, словно звери, посаженные в клетку,
нуждались в том, чтобы дрессировщик постоянно подкармливал их.
Он успел наполнить энергией только три резервуара и отыскать еще одну новую
сущность (после соответствующей обработки эта сущность будет превращена в
отравленный шип, длинный и гибкий; невидимый в Кельрионе, шип, тем не менее, будет
обладать силой, достаточной для того, чтобы убить двух или трех человек) — и вдруг
понял, что… устал. Это открытие неприятно удивило Уилара. Его путешествие во Тьме
было совсем недолгим, но отчего-то поддержание открытого канала между явью и
изнанкой мира требовало большего, чем обычно, количества сил. Это было странно.
Напротив, он полагал, что путешествие должно будет стать необыкновенно легким —
само по себе присутствие того числа магов, которые нынче собрались на Лайфеклике,
должно было отчасти размыть границы реальности, приблизить друг к другу «тот» и
«этот» миры. Вместо этого картина была обратной: пожалуй, он не мог припомнить
случая, когда поддержание открытых врат во Тьму требовало таких энергетических затрат.
В чем причина?.. Он не составлял заранее гороскопа для этой ночи, не выяснял, какие
стихии и силы будут находиться в союзе, а какие — во вражде. Может быть, все дело в
том, что он выбрал неподходящее время для путешествия?.. Сосредоточив внимание на
том, чтобы новая, только что пойманная сущность не вышла из-под контроля и не
натворила бед, Уилар отправился в обратный путь. Он прошел во врата, которые были его
глазами, вошел в дверь своего тела. Он закрыл врата, сжавшись едва ли не до точки
внутри себя самого и повернул Невидимый Ключ в замочной скважине. Спустя несколько
секунд он открыл глаза. В комнате ничего не изменилось. Он по-прежнему сидел на полу.
Несмотря на темноту, сейчас он видел окружающие предметы почти так же четко, как
днем. Он по-прежнему ни о чем не думал, внутренняя пустота не спешила сменяться
повседневными мыслями и желаниями. Потрясающая ясность восприятия отпускала его
очень медленно, как бы нехотя. Чтобы ускорить процесс «вживания», Уилар начал думать
о том, что могло привязать его к Кельриону: о вкусной еде, о женщинах, о политике и
новейших проблемах философии. Поначалу процесс мышления никак не хотел идти так,