Чернокнижники

Любезный друг!

Если случится так, что припомнится история со Шмидтом — о которой лучше и не у поминать вовсе — и если о ней станут расспрашивать магистра Хейнриха, то ему следует повторить то, что я писал ему в запечатанной записке, ибо все было в точности так, насколько мне помнится, так что на том и договариваемся с Вами.

Ваш И.Г. Тиниус.

Все эти тайные послания были перехвачены и, став достоянием суда, обернулись уликами против Тиниуса, которому теперь можно было предъявить обвинение и по делу об убийстве Шмидта, чего, не выдай Тиниус сам себя, не произошло бы. Так и не дождавшись от него признания себя виновным, суд второй инстанции предъявил Тиниусу неопровержимые улики и, учитывая длительный срок расследования, а также преклонный возраст обвиняемого, приговорил Иоганна Георга Тиниуса к двенадцати годам тюрьмы. И в 1823 году почти шестидесятилетний Иоганн Георг Тиниус начал отсчитывать свой срок.

Вне всякого сомнения, именно умение приспосабливаться к обстоятельствам спасло его, ибо в противном случае ему ни за что не перенести столь продолжительное отсутствие книг. Бывало, он, лежа на жестких нарах, часами перетасовывал события и факты, хранившиеся в неисчерпаемых закромах его памяти. По утрам он неутомимо и сосредоточенно записывал на крохотных листочках бумаги, предоставляемых ему администрацией тюрьмы, книги о последних событиях. В тяжеловесном стиле оргиастической пляски перо выписывало строки; временами, будучи захвачен ритмом, Тиниус даже притопывал, обозначая его.

Однажды, когда он особенно увлекся, сосед из соседней камеры, которого Тиниус знал лишь по мясистым лапищам, видя их каждый раз, когда ему удавалось чуть просунуться наружу сквозь зарешеченное тюремное окно, осведомился насчет мелодии. Тиниус, который за первые десять месяцев изоляции и словом ни с кем не перемолвился, с удовольствием разговорился с ним. Оказалось, что этот ученик мясника (прошу вас, забудьте о ваших предрассудках) весьма жестоко разделался со своей женой, посему ни на какое снисхождение рассчитывать не мог. И разве мог такой человек, как Тиниус, не поделиться своим богатым опытом? И разве мог устоять перед искушением насолить судейским?

В Тиниусе погиб блестящий адвокат. И он, специально ради возможности беспрепятственного общения со своим подзащитным, измыслил секретный язык перестукивания, с которым ознакомил соседа. При этом он изловчился вплести сообщение в мелодию походной песни, которую напевал, чтобы ввести в заблуждение охранников.

Изобретенный Тиниусом алфавит представлял собой различную для каждой буквы комбинацию точек и тире.

Первая порция личного опыта выглядела так:

Н-е-п-о-д-к-у-п-а-й-т-е-с-в-и-д-е-т-е-л-е-й

А определяющей стратегией (постарайтесь припомнить самую примитивную мелодию) должно было стать следующее:

П-р-и-д-е-р-ж-и-в-а-й-т-е-с-ь-с-в-о-и-х-п-е-р-в-ы-х-п-о-к-а-з-а-н-и-й

Неотесанному соседу понадобился не один день для освоения столь премудрой азбуки. Иногда Тиниус передавал сообщение, просто прибегнув к знакомой мелодии, если охранники резались в карты у себя в каморке. Снова распелся, констатировали они, неизящно шлепая засаленными картами по столу. Недоучка-мясник, чьи способности выходили за рамки средних, расстался с Тиниусом и с тюремной камерой спустя шесть лет. Избавившись и от жены, и от хлопот, он тут же сел на поезд, доставивший его в портовый город, где он первым же пароходом направился в Америку, а там, ознакомившись с неким Сэмюэлом Морзе, сбыл ему азбуку Тиниуса за сумму, хватившую ему на два ужина. Тиниус же оставался в камере еще пять лет; дописав свои романы, он стал дожидаться дня, когда и он сможет выбраться наконец из своей шкатулки. (Не знаешь даже, что в нем вызывает большее восхищение — то ли самоотверженная отзывчивость, то ли граничащая с гениальностью изобретательность — ну, разве не саксонский Леонардо? — или же его воистину безграничная памятливость? Лично я просто не знаю.)

Упаковавшись, он улетает на стромате десятом

В этом смысле сладострастие — опыт от начала до конца. Опыт, который не ограничишь рамками одного понятия, опыт, так и остающийся опытом.

Эммануэль Левинас