ЧЕРНОLOVE

– Нет…, не много…, всего лишь девятнадцать…, только девятнадцать… Где-то там, кто-то алилуйничает и ватиканит. Это там, где ничего личного, потому что ничего общего… А кто-то мимикрирует в сознании оркестрового коллектива. Ты пойми, что простое действие в нужное время делает больше, чем масса усилий в непредназначенный час…

– Вы где- то в небесах личных рассуждений Маэстро?

– Я на Фак-строте и в небесах рассуждений одновременно… Остановилось моё время в «inter mundos», то есть – между мирами…

Спиртовые пары ублажали кожу его ног. Он курил и выбрасывал вкусный дым в лоно гримерки. Ника старалась наверняка обезопасить его голые ноги от внешних микроскопических врагов и протирала каждый миллиметр длинного пальца Мортона. Он очередной раз затянулся странной сигаретой и выпустил вкусный дым в сторону большого зеркала. Она понимала, что это прекрасно. Рядом стоял красивый тазик с теплой водой, шампунем и черными иероглифами на боку. Японский тазик ожидал его ноги, а Ника готовила мохнатую белоснежную перчатку с хрустящими пупырышками для омовения.

– Что ты играешь сегодня, Константин? – спросила Ника и взглянула ему в глаза.

– Что я играю? Хм…, рассказать словами моё новое произведение? Ты шутишь? Это нужно слушать… Но, в двух словах я могу тебе поведать, что именно открыло мне дверь в написание нового шедевра. Это посвящение видимой мне стороне смерти, её мудрости и непредсказуемости, это Смерть под огромными парусами у нас над головой, которые люди привыкли называть – «облака». Ты читала Жюльетту Бенцони?

– Нет…

– И даже не слышала никогда. Не удивительно…, точно так же ведут себя миллионы ничего не читающих с душами, спящими летаргическим сном до самой Смерти. Бенцони описала одну семейку Жируа в средневековой Франции, у которой было восемь сыновей…

Константин медленно и глубоко затянулся остатком розовой сигареты и положил её в пепельницу, как в гроб. Последний дымок, медленно извиваясь под давлением воздуха, быстро растворился в никуда. Костя как-то странно повернул голову набок и продолжил:

– Какие страшные судьбы были у этих парней, когда они выросли…, я описывать не буду, ибо это кровавый путь дремучего тупого средневековья, где алчность и порок всегда преобладали над логикой и созиданием. И везде наблюдался один и тот же закономерный алгоритм – Смерть в молодом возрасте. Но после прочтения её книги меня осенила неожиданная догадка о существовании некой закономерности прихода смерти, не только как привычного процесса окончания жизни, а и как наказания со смыслом… В своих размышлениях я двигался от секунды уже прошлого в секунду будущего, совсем не задерживаясь на секунду настоящего… У меня в голове возник какой-то сумасшедший ужас, я был один на мрачном чердаке, схватил скрипку и стал воспроизводить то, что творилось в моей голове. Вся моя ничтожная игра была подобна торжественной речи бактерии на суде плоти… Ты понимаешь, о чем я говорю?

Ника старалась дышать тихо и слушала его с «открытым ртом». Она подбирала ответ, чтобы показаться в его глазах правдивой и не очень дурой.

– Говори правду!

– Я…, не очень…, я стараюсь, но не очень…

– Молодец…, я не люблю ложь, но я обожаю последствия лжи…, потому что лжи без последствий не бывает.

– А ты ноты успел записать? – тихо спросила Ника.

– Ха-ха-ха-ха-ха, – громко рассмеялся Константин, – мне незачем записывать, я все помню и могу записать в любое время, но у меня нет времени, чтобы тратить время на трату времени… Как пел личный пересмешник короля Лира –«…тот, кто время убивает – будет временем убит!» Понятно?

– Да…, да…!

В дверь гримерки громко постучались. Константин не шелохнулся.

– Константин Александрович, через пять минут ваш выход! – раздался голос с нотами раболепия и уважения.

Ника подошла к двери, приоткрыла и увидела толстую рыжую женщину с большими золотыми серьгами в ушах и прической, напоминающей груду вымытых макарон. Рыжая дружелюбно улыбалась и стала переминаться с ноги на ногу.

– Он сейчас идет…! – гордо произнесла Ника и тихо закрыла дверную щель.

Константин стоял напротив огромного зеркала и поправлял фрак. Ника стояла на коленях, суетилась и уже третий раз перевязывала шнурки на его итальянских туфлях. Он смотрел в отражение собственного лица и слушал все нарастающую странную музыку в голове. Он запоминал все до мельчайших нюансов и быстро добавил свои ноты и священные паузы. Над головой громким хлопком погасла одна из трех ламп.

– Вот…, мои Ангелы уже здесь! – громко произнес скрипач и посмотрел на Нику странными немигающими глазами. В его глазах она ощутила вечность.

Быстро схватив скрипку со смычком, он вышел из гримерки. Ника осталась стоять на коленях и размышлять о любви. В просторной гримерке пахло травой, канифолью, спиртом, всеми забытой молью, постоянно вялыми цветами и старым совиным гнездом. После очередного театрального звонка за свежеокрашенной дверью повисла полная тишина.