Черноморский набат

В день сражения при Калиакрии в Константинополе праздновали Курбан-Байрам и радовались известию о подписании предварительных условий мирного договора.

Увы, уже спустя несколько дней «сверх чаяния сия радость обратилась в печаль и страх». У входа в Босфор стоял разбитый флот. С судов кричали о помощи умирающие.

Из записок современника тех событий: «Комендант крепости немедленно отправил уведомить о сем (о прибытии флота. – В.Ш.) Порту, а каймакан представил потом о сем султану, который, услыша сказанное, немедленно сам сел в шлюпку скрыто и отправился к крепости, расстоянием на 18 миль от столицы, желая сам о сем происшествии изведать. Он был сопровождаем многими знатными особами, любопытствовавшими смотреть на сие зрелище. Султан, расспрося обо всем от самого коменданта и алжирца своего любимца, приказал тотчас, чтобы из арсенала присланы были мастера для починки оных кораблей. Потом султан дал строгие повеления, дабы не мешкая набрать насильно янычар и отправить их денно и нощно на лодках к крепостям Черного моря для вящего укрепления оных. Народ, о сем услыша и видя толикия приуготовления, пришел в великий страх и думал, что уже весь флот турецкий или разбит, или сожжен, опасаясь при том, дабы нечаянно и в устье канала российский флот не появился».

Чтобы ободрить народ и не допустить паники или бунта, было объявлено, что капудан-паша, атаковав российский флот на Черном море, одержал над ним знаменитую победу. Но пришедшие на Константинопольский рейд суда «подали ему великое сомнение в реченном выигрыше»…

В довершение всего, уже войдя в пролив, внезапно начал тонуть флагман Саит-Али «Патрона». Команда едва успела попрыгать за борт, когда 80-пушечный линейный корабль лег на бор, а потом затонул. Все это произошло на виду всего Константинополя, после чего о якобы одержанной победе уже никто больше не заикался.

Российский посланник в Венеции Александр Мордвинов, брат адмирала, первым узнал о великом плаче в Константинополе и сразу же отписал об этом в Петербург, добавив от себя: «Великое удовольствие чувствую в себе, что мое желание исполнилось в рассуждении последовавшего с Саит-Алием, ибо он за свое хвастовство того заслуживает».

Куда девался остальной флот, долго никто не мог сказать. После сражения корабли удирали поодиночке, и где сейчас пребывало большинство судов и сам Хуссейн-паша, было неизвестно. Безутешная сестра султана Эссмэ все дни и ночи рыдала о горькой участи своего мужа. Лишь к сентябрю остатки флота собрались в Константинополе. Из 90 судов, вышедших в Черное море в мае, не вернулось более тридцати, из них один линейный корабль и четыре фрегата.

При столь явных потерях султану так и не сказали всей правды о происшедшем сражении. Ему сообщили лишь, «что неприятели со всем флотом, состоявшим в 44 судах, атаковали прежде эскадру Сеит-Али, коя стояла на якоре расстоянием на пять миль от флота капудан-паши, которой по причине противного ветра не мог ей с своим флотом подать ни малейшей помощи. Также неприятель был много поврежден и потерял один корабль, который на другой день, имея южный ветер, отправился к Крыму. Капудан же паша с остатком своего флота преследовал оной».

* * *

Что касается Ламбро Качиони, то в наступившую кампанию он снова напомнил туркам о себе. Своим капитанам старый корсар объявил:

– Османы радуются, что нас похоронили! Рано радуются! Мы снова выйдем в море и снова покажем, что эллина можно убить, но не победить!

Впору было восстановить флотилию после устроенного Саит-Али погрома. Всю зиму Ламбро чинил свои оставшиеся суда на Ионических островах (подальше от турок). Но уже ранней весной первые пять отремонтированных шебек под началом Николая Касимы были посланы в Архипелаг.

– Наделайте такого шума, чтобы султана хватил удар! – наставлял он отплывающих. – Плывите к южным македонским берегам и жгите суда с хлебом!

– Не сомневайся, Ламбро! – отвечал Касимы. – Мы так напомним о себе, что более нас, что все вздрогнут!

Плавание было на редкость удачным. Потеряв бдительность после победы Саит-Али, турки были жестоко за это наказаны.

Согласно донесению Касимы, его отряд сжег «в заливе Воло, ниже Салоники, множество турецких судов с пшеницею, для Константинополя нагруженных, и три сантины взял в плен».

В начале 1791 года в Вену, где сидел в ожидании приезда Потемкина Качиони, прибыл его старый соратник генерал-майор Томара. Когда друзья обнялись, Томара спросил:

– Ну что я могу для тебя сделать?

– Для начала накорми! – мрачно ответил Качиони.

Сидя в Вене, он уже прожил все свои небольшие деньги, перейдя на хлеб и воду, но присутствия духа не терял.

Обедали в старом трактире «Грейхенбейсл». За все платил Томара. Свиную рульку заели запеканкой, свиные шкварки творожным паштетом, а копченую грудинку пахучими кнегликами. Все это сдобрили хорошей порцией вина.

– Ну, кажется, я сыт! – наконец откинулся от стола Качиони. – Теперь говори, какие новости ты мне привез, хорошие и плохие?

– Только хорошие! – поднял бокал Томара. – Пью здоровье господина российского полковника и Георгиевского кавалера!