Черноморский набат

Бой с «Сераписом» стал последним подвигом Поля Джонса в войне за независимость. Вскоре был подписан мирный договор, и Североамериканские штаты обрели независимость от несговорчивой метрополии. Едва же закончилась война, как американский конгресс сразу же распустил свой маленький военный флот, который был просто не под силу для бюджета САСШ. Вчерашний герой сразу же оказался не у дел. В надежде, что его помнят во Франции и предложат какую-нибудь сносную должность на флоте, Джонс прибывает в Париж. Но там его тоже ждет разочарование. Во Франции хватало и своих адмиралов. К тому же после заключения мира вновь портить отношения из-за ненавидимого всей Англией «черного корсара» Людовик не собирался. С карьерой Джонса, казалось, все было кончено.

Какое-то время он жил на свои призовые деньги в Париже, но деньги стали подходить к концу, и Джонс уже всерьез стал подумывать о капитанстве на каком-нибудь французском купце. Именно в этот момент его и пригласил к себе на беседу граф Смолин.

* * *

Спустя несколько дней после встречи с российским послом Джон Поль Джонс подал прошение о приеме его на русскую службу. Несмотря на согласие Джонса, утряска всех его дел заняла почти целую зиму. Наконец, получив подорожные деньги, Джонс без промедления поспешил в Копенгаген. Там в русском посольстве его уже ждало личное письмо императрицы Екатерины – тон письма самый доброжелательный. Екатерина обещала интересную и хорошую службу. Вскоре бывший корсар был уже в Стокгольме. Оттуда, наняв рыбацкий бот, отправился в Ревель. Стоял апрель, и Финский залив еще был забит льдом. Шкипер судна, пробовал было отказаться от столь рискованного плавания, но Джонс отступать был не намерен. Взведя курки пистолетов, он заставил команду довести судно до Ревеля.

Позднее он вспоминал: «Мое путешествие все приняли, как своего рода чудо, на которое до сих пор никто не решался, кроме как на больших судах».

Из Ревеля в Петербург Джонс добирался уже «сухим путем». Вечером 23 апреля 1788 года он был уже в российской столице, где постучал в дверь французского посольства в Петербурге. Посланец Версаля граф Сегюр встретил приехавшего очень радушно. Как и Джонс, Сегюр в свое время воевал волонтером в американской армии против англичан. А потому два «американца», накрыв стол русской водкой, тотчас предались столь дорогим для обоих воспоминаниям о былом.

Спустя несколько дней Екатерина Вторая дала аудиенцию Джонсу в Царскосельском дворце.

– Я слышала, что король Людовикус обещал вам адмиральский чин, но так и не выполнил своего обещания? – начала разговор императрица.

– Да, Ваше Величество, козни англичан не позволили осуществить это благое намерение!

– Знаю, – кивнула головой Екатерина. – И надеюсь, что у нас в России вы найдете то, чего не нашли в американских Штатах и во Франции.

После этого императрица объявила указ о производстве американского капитана в российские контр-адмиралы, вручив Джонсу патент на чин. Ответным даром Екатерине был текст только что принятой американской конституции.

– Сию книжицу я с преогромным удовольствием полистаю на досуге, хотя, чаю, что у нас таковая появится еще не скоро! – вежливо улыбнулась императрица, принимая неожиданный подарок.

Затем она пригласила Джонса вместе с ней отужинать, что само по себе уже было знаком доброго расположения. За ужином императрица весьма подробно расспрашивала своего гостя об американских делах.

Здравые рассуждения «черного корсара» произвели на Екатерину вполне благоприятное впечатление.

– А служить вам, господин адмирал, предстоит на берегах черноморских у светлейшего князя Потемкина! – объявила она на прощание Джонсу. «Императрица приняла меня с самыми лестными почестями, большими, чем, вероятно, может похвастаться какой-либо другой иностранец, поступающий на русскую службу», – писал в те дни Джонс своему другу генералу Лафайету.

Екатерина Вторая в своем дневнике относительно личности Джонса записала: «Отважен зело и не лишен приятности…»

Встречаться с Екатериной Джонсу довелось еще не раз.

На следующий день в адмиралтейств-коллегии граф Иван Чернышев разъяснил новоиспеченному адмиралу российского флота, что назначается Джонс командовать парусной эскадрой, что в Днепровском лимане расположена. Впрочем, новоиспеченному контр-адмиралу местонахождение его будущей службы ровным счетом ничего не говорило, ибо и о Черном море, и о Днепровском лимане он имел самое смутное представление.

– Намечается ли там настоящая драка? – поинтересовался он у Чернышева.

– Еще какая! – невесело хмыкнул тот. – Все кровью умоемся!

– Тогда это дело по мне! – удовлетворенно кивнул Джонс. – Я немедленно отправляюсь туда!

В Петербурге Джонс задерживается на две недели. Ждал инструкций. «Вместо того чтобы ехать на войну, я непрерывно развлекался при дворе и в избранном обществе» – писал он с сожалением в письмах к друзьям.