Чернослив в шоколаде

– «Юнона» и «Авось» в «Ленкоме», – ответил Гера. – Ты извини, что не предупредил. Случайно получилось. Ехал мимо театра, увидел афишу. Я давно хотел попасть на этот спектакль. Но если ты его уже видела, то можем и не ходить, – добавил он с виноватым видом.

– Видела, но давно, – ответила я. – И с удовольствием схожу еще раз, тем более на новый состав.

Гера повернул ко мне голову и улыбнулся.

– Ты прелесть! – тихо заметил он и вновь стал смотреть на дорогу.

После спектакля мы поехали к нему. Гера, вначале под сильным впечатлением от игры актеров и от музыки Алексея Рыбникова, говорил с не свойственной ему эмоциональностью и торопливостью. Но скоро замолчал. Я тоже молчала, пытаясь сдержать раздражение и не высказаться по поводу его давней любви Оли. Даже во время спектакля он не мог забыть о ней. И я периодически выслушивала замечания типа: «Ольке бы точно понравилась эта постановка! Она так тонко все чувствует», «Жаль, что она не видит такой чудесный спектакль», «Мы однажды ездили в Москву на неделю, но на «Юнону» и «Авось» не попали. Билеты не смогли достать».

Дело в том, что Гера после поездки и своих последующих откровений словно снял маску передо мной и без стеснения рассказывал все о своих прежних отношениях. Но проблема была в том, что за всю свою 38-летнюю жизнь он ни к кому не испытывал такой сильной любви, как к этой самой Оле. По большому счету, он вообще ни к кому и ничего не испытывал ни до, ни после их романа. И это меня и пугало и раздражало одновременно. Гера был буквально одержим этой девушкой. И чем больше мы общались, тем он чаще говорил о ней. Я стала для него своего рода «жилеткой», в которую можно было поплакаться. Это, несомненно, сближало нас, но так как темой его откровений была только Оля, то я не могла не испытывать болевых ощущений. Гера дружил со мной, заботился обо мне, занимался сексом. Но сейчас я понимала, что все его мысли постоянно заняты Олей. Обида, ревность, боль и сильная влюбленность мешали мне объективно понять, что происходит. И я ничего не предпринимала, чтобы изменить ситуацию. По правде говоря, я и не знала, что можно сделать. Десять лет сильнейшей любви по-любому перевешивали пару месяцев влюбленности. К тому же я уже не была уверена даже в том, что он влюблен в меня.

Когда мы приехали к нему, то Гера сразу отправился на кухню, потому что решил самолично приготовить ужин. А я пошла в гостиную. Сев на диван, устремила взгляд на книжный шкаф. Фотографии Оли по-прежнему стояли на полках. Я смотрела на эту хрупкую длинноногую блондинку, на ее веселое улыбающееся лицо и пыталась понять, что же в ней такого необыкновенного, что Гера не может забыть ее вот уже столько лет. Но разве на такой вопрос может быть ответ? Все это за пределами сознания. Я отвернулась от фотографий, потом вытянулась на диване и закрыла глаза. Не заметила, как уснула. Меня разбудил голос Геры. Он с кем-то говорил по телефону. Я села и прислушалась. Но слов разобрать было нельзя. Тогда я встала и вышла из гостиной. Гера сидел в кресле в холле. Он только что положил телефон на столик. Его лицо выглядело задумчивым, но уголки губ приподнимала затаенная улыбка.

– Что-нибудь случилось? – спросила я.

– Друг из Красноярска только что звонил, – ответил он и поднял на меня глаза.

– И что? – поинтересовалась я, подходя к нему.

Гера притянул меня за талию и посадил на колени. Я обняла его и положила голову на плечо.

– Оля сегодня развелась с мужем, – сообщил он. – Мой друг был у них свидетелем на свадьбе. Оказывается, они подали на развод. Но Оля мне этого не сказала, когда мы встретились. Даже не понимаю, почему скрыла.

– Ты же рассказывал, что она тебя предала, выйдя замуж за общего друга. Естественно, что ей сейчас не очень-то приятно сообщать тебе, что ее жизнь не удалась. Ты мне говорил, что ее муж пьет, – сказала я, сдерживая вновь появившееся раздражение. – Так что все правильно!

– Все правильно, – тихо повторил он.

«Но ты здесь, а она в Красноярске, – подумала я. – Так что, по большому счету, волноваться мне не о чем».

Но все равно неприятный холодок побежал по спине, а в душу вошла грусть. Я понимала, что Гера предпримет какие-нибудь попытки, чтобы вернуть ее. Не мог же он упустить такой шанс?