Черновик

Все рухнуло. Надо было уходить. Но его как будто магнитом прижало к ее двери. Он понимал, что если сейчас уйдет, то все будет кончено, поэтому надо что-то предпринять. Но он никак не мог придумать что именно. Он вообще плохо соображал в эту минуту. Он снова принялся нажимать кнопку звонка, потом снова стучал в дверь, уже не надеясь, что ему откроют, спустился вниз, потом снова поднялся на ее этаж и снова спустился. Он курил одну сигарету за другой, набирал ее номер на мобильнике и не понимал, что он ей скажет, если она снимет трубку. Наконец, совершенно обессиленный, он побрел домой, забыв, что у ее подъезда осталась его машина.

Он не понимал, как такое могло произойти. Изначально зная, что у Кристины всегда было много поклонников, он настолько привык к ней за четыре года, что уже не мог представить ее с другим мужчиной. Конечно, иногда у него появлялись мысли, что, бывая в компаниях, она вполне может с кем-то флиртовать. Он страшно ревновал, хотя никогда не показывал ей этого, только иногда как бы в шутку намекал, что может предположить такое. Она тоже неизменно отделывалась какими-нибудь ироническими фразами, порой даже пытаясь слегка разжечь в нем ревность. Но ночь примиряла их окончательно. Он физически чувствовал, что эта женщина принадлежит ему, и только ему.

Теперь было не до шуток. Он не понимал, как жить дальше, если завтра он не сможет не только увидеть ее, но даже позвонить. Перед глазами все время вставала и заставляла содрогаться одна и та же картинка: край незаправленной кровати и вещи, брошенные на стул. Впрочем, не столько сама эта картина приводила его в ужас, сколько подробности, которые дорисовывало его собственное воображение. Он не верил, что тело, которое он боготворил, теперь сжимал в руках другой мужчина.

Когда же это произошло? Сергею вспомнились последние недели, когда они никак не могли встретиться с Кристиной. Так вот что означали все эти дни рождения и поездки на дачу! Так вот почему она никак не отреагировала на покупку платья. Она уже была не с ним! А он, как дурак, даже предположить не мог, что его обманывают, звонил каждый день, весело болтал и представлял, как на вручении премии все будут завидовать ему, когда увидят лауреата в сопровождении самой красивой женщины на свете. Жалкий идиот! И еще из каких-то словарей выплыло всегда казавшееся ему устаревшим слово «рогоносец».

С этого дня он жил как в тумане. Он механически ходил на работу, делал что-то по дому, общался с людьми, писал письма, отвечал на звонки, принимал какие-то решения, но стоило ему на минуту отвлечься от дел, выйти в курилку, пройти от дома до стоянки или спуститься из офиса к машине, он начинал думать о том, что произошло. Он не просто думал, он все время мысленно разговаривал с Кристиной. То он обвинял ее в измене, подбирая, как ему казалось, предельно жесткие выражения, то пытался взывать к ее совести, напоминая о том, сколько лет они были вместе и сколько за эти годы было хорошего, то умолял ее вернуться, клянясь сделать для нее все, что она только пожелает. Причем все эти разговоры имели бесконечные вариации в зависимости от того, при каких обстоятельствах они происходили. То это была случайная встреча на улице, то ее неожиданный звонок, то встреча в общей компании, то вдруг ему виделось, как он придет к ней и она все же решит выслушать его, то представлялось уж совсем невероятное: будто она сама приезжает к нему домой…

Иногда он разговаривал не с ней, а представлял, как будто говорит о ней с их общими знакомыми или ее друзьями в тайной надежде, что они помогут ему вернуть Кристину.

Эти бесконечные внутренние монологи совершенно выматывали его, но прекратить их он не мог и иногда думал, что начинает сходить с ума.

Днем, по крайней мере, отвлекала работа, которая теперь была скорее отдыхом от тягостных мыслей, но вечера были мучительны, поскольку оставляли его наедине с самим собой. Однажды, поставив машину на стоянку, он понял, что не может идти домой, и заглянул в находившуюся рядом весьма убогого вида забегаловку со звучным названием «Парадиз». Обычно он обходил это место стороной, столь нереспектабельно оно выглядело, но сейчас его не смутили ни пластиковые стулья, ни обтянутые клеенками столы, ни пара бомжеватого вида посетителей, распивавших водку за одним из столиков. Он сел у дальней от входа стены, заказал бутылку красного сухого вина без всякой закуски и стал не торопясь пить. Красное вино он пил редко и только с Кристиной, и хотя в «Парадизе» ему предложили какое-то дешевое кисловатое пойло, ничего другого ему пить не хотелось, и вскоре он попросил принести вторую бутылку. Он сам не заметил, как в какой-то момент стал говорить вслух, и, кажется, понял это только по обращенному в его сторону тревожному взгляду единственной официантки. Но остановиться он уже не мог. Он плохо понимал, с кем говорит, что говорит, но говорил он о ней, говорил то, что столько раз повторял про себя, говорил бессвязно, многократно повторяя одни и те же фразы, временами срываясь на крик: