Черновик

У него не было ответов на эти вопросы. Многочисленные ссоры с Кристиной, после которых они расставались навсегда и неизменно снова сходились, всё перепутали в его голове. Он уже сам не понимал, чего хотел. Он точно знал: то, что связывало деда с Любушкой Николаевой, называется любовью. А вот любил ли он Кристину? Желал ее, хотел быть с ней вместе, хотел проводить с ней время, хотел спать с ней в одной постели. Да, да, да! Но любил ли? Он вдруг подумал, что никогда не говорил, что любит ее, и от нее не слышал подобных признаний. Слова «люблю» и «любимая» он, конечно, произносил, но не вкладывал в них того сакрального смысла, какой приписывала им великая русская литература, да и контекст, как правило, был совершенно иной. Обнимая ее в постели, он бормотал что-то вроде «Как я люблю твои волосы (или плечи, или пальчики, или груди)», и, хотя произносил он это со всей нежностью, на какую был способен, получалось, что он любит ее не целиком, а как-то по частям. Своей любимой девушкой он называл ее, как правило, с иронической интонацией, чаще всего говоря о ней в третьем лице: «Кажется, моя любимая девушка хочет новую сумочку?» Она и сама себя так называла – «твоя любимая девушка». На Сергея у Кристины эпитетов не находилось, и она, как правило, именовала его просто «мой парень». Впрочем, его это вполне устраивало, поскольку, когда тебе давно перевалило за сорок, слово «парень» звучит как комплимент. Он вообще чувствовал себя с ней моложе, а когда начал выходить его новый журнал, то ощутил и вовсе небывалый прилив энергии и даже поймал себя на том, что время от времени стал что-то напевать себе под нос, чего с ним не случалось уже лет двадцать.