Черновик

Наконец они разговорились. Оказалось, что она младшая дочь доктора Николаева, что зовут ее Люба и что она всего на три года моложе Павла. Ее старшая сестра давно вышла замуж и вскоре после революции уехала за границу вместе с мужем-юристом. Ее мама умерла, когда Любе было двенадцать лет, – все усилия коллег Вениамина Сергеевича оказались тщетны и бессильны перед загадочной болезнью его жены. Сейчас Люба училась на медицинских курсах и нередко помогала отцу ухаживать за больными. После отъезда старшей дочери и смерти супруги она была единственной опорой одинокому стареющему доктору.

Люба стала приходить к Павлу каждый день, даже после того как необходимость в уходе отпала и он мог сам позаботиться о себе. Когда же он окончательно выздоровел, Люба, застенчиво улыбнувшись, сказала:

– Я рада, что вы уже совсем поправились. – И, немного помолчав, добавила: – Сиделка вам больше не нужна.

Павел понял, что, если он сейчас ничего не предпримет, она уйдет навсегда, и почувствовал, что это невозможно, что он не вправе ее отпустить, что эта комната без нее станет ему ненавистна, а завтрашний день, если она не придет, пусть лучше не наступает.

Но он не знал, как ее удержать. Люба все не уходила, он молчал, как будто оба чего-то ждали, и Павел почувствовал, что еще минута – и все рухнет. Тогда он сжал себя в кулак, глубоко вдохнул и выпалил:

– А давайте завтра просто так встретимся. Без лекарств. Я ведь уже… и гулять могу.

На последней фразе голос его все-таки предательски задрожал.

Она подняла на него свои большие карие глаза и почти шепотом произнесла:

– Давайте.

На следующий день он проснулся с таким радостным настроением, какого у него давно не было. Сердце его билось в предвкушении чего-то нового, невероятного, от чего зависит вся его будущая жизнь. Но вдруг оказалось, что, никогда не назначавший девушкам свидания, Павел совершенно не знает, как себя вести. Как одеться? Что подарить? Куда ее пригласить? О чем говорить с ней? Все эти вопросы удручали его, и в какой-то момент он даже подумал, что будет легче вообще отказаться от свидания, чем ответить на них. Но, представив, что он не увидит сегодня Любу, Павел взял себя в руки и решил, что до вечера успеет все как-то уладить.

Он надел свою лучшую, а точнее, единственную приличную рубашку, долго чистил и гладил брюки, которые раньше не казались ему ни грязными, ни мятыми, раздобыл крошечный букетик полевых цветов и решил пригласить Любу прогуляться в парке.

Они гуляли весь вечер до сумерек и весело болтали обо всем нас свете. Он рассказывал ей о своей деревне, о поездке в Петроград, о литературной студии, о работе в газете, она – о своем детстве, о покойной маме, о даче в Сестрорецке, куда семья выезжала до революции каждое лето, о своей мечте стать врачом, как папа.

Они стали встречаться каждый вечер. Кажется, через неделю, переходя по доскам через какой-то ручеек, Павел подал Любе руку и, впервые прикоснувшись к ней, почувствовал, как по всему его телу пробежала теплая волна. Еще через несколько дней они уже гуляли под руку. А через сколько месяцев после знакомства они впервые поцеловались, дед, рассказывавший Сергею эту историю, уже не мог вспомнить.

Прошло больше года, прежде чем Павел Гордеев набрался храбрости и предложил Любе стать его женой.

Он пережил ее почти на сорок лет.

Однажды, возвращаясь с дедом из леса с полной корзиной грибов, Сережка спросил:

– Дед, а почему ты столько лет один?

– Ну, почему один? – удивился Павел Егорович. – У меня есть ты, папа твой, мама… Любушка.

– Любушка? – переспросил Сергей и остановился. – Но ведь ее так давно нет.

Дед тоже остановился и закурил:

– Ну, как же нет? Мы ж с ней поклялись быть всегда вместе. Значит, раз я есть, то и она есть. Человек жив, пока его кто-то любит.

Вспоминая деда, Сергей думал, что у того была странная привычка разговаривать с ним, несмышленым мальчишкой, как со взрослым. Он иногда говорил Сергею такие вещи, которые тот в силу своего возраста не мог понять и осмыслить. Причем дед никогда ничего не разъяснял, как будто говорил на вырост. И что удивительно, по прошествии многих лет именно эти непонятные прежде слова Павла Егоровича вспоминались чаще всего и по мере взросления Сергея все больше наполнялись смыслом.

Сергей часто думал, как непохожи его многочисленные любови на одну-единственную любовь деда, как далеки его отношения с женщинами от наивной и по нынешним временам забавной целомудренности юного Павла Гордеева и его Любушки.

Он иногда испытывал жгучую ностальгию по чистоте человеческих отношений. Однажды он поделился этими соображениями с Кристиной.

– Что ты имеешь в виду? Какой именно чистоты тебе не хватает?