Черноводье

– Вот, язвило, а я и не знаю, откуда мы! Мать вроде говорила – тамбовские!.. – и раздосадованно, словно извиняя себя и родителей, продолжил: – Все вроде дела какие-то, дела, и поговорить некогда было! Даже прадедов не знаю!..

– Не ты один, Иван, все такие! – осуждающе проговорил Лаврентий. – Все мы – Иваны, не помнящие родства!

– Правда, мужики! – с искренним удивлением воскликнула Наталья: – Я тоже только по имени и знаю прадеда и прабабку, а откуда они, кто ихние родители – словно темный колодец. Вот нас Бог и наказывает…

Постепенно вокруг Жамова собралась почти вся бригада. Люди с интересом слушали рассказ бригадира, реплики Кужелева и Натальи, согласно кивали головами, подтверждая правдивость сказанного.

– Бог-то, Бог, – пробасил Федот. – А виноваты мы. Сами не помним и детей не учим! – И огорченно: – А че и помнить… У добрых людей прадед – деду хозяйство оставляет, дед – сыну, сын – в свою очередь своему сыну… Все на одном погосте лежат. Тогда есть кого помнить и че помнить! А у нас че!.. Моя родня в России без земли мыкалась. Спасибо Петру Аркадьевичу, с места сорвал, подъемные и землю дал. Только-только в Сибири зажили, и опять – трах, тарарах – теперь опять тайгу корчуем. Не успеешь корень пустить, смотришь, его тут же и подсекли.

Федот зло сплюнул на снег:

– Где уж тут родову помнить, когда и себя забыли! Перекати-поле и есть перекати-поле, че с него спрашивать…

– Че ты, дядя Федот, расстраиваешься; ты радоваться должен! – съязвил вдруг Николай Зеверов.

– Это чему я должон радоваться? – раздраженно прогудел в бороду Федот.

– Скажешь тоже, дядя Федот! – зубоскалил Николай. – Тебя бесплатно привезли: без забот, без хлопот. Пайку хлеба дают, если заработаешь… Хозяйства никакого нет, и голова не болит… Щас за тебя начальство думает. Не жизнь, а малина!

– Иди ты со своей малиной и начальством!

– Ушел бы, хоть сейчас, да вот как уйти, не знаю! – с грустью хмыкнул Николай.

Жамов слушал перепалку бригадников и думал: «Прав Федот, ох, как прав! Хорошее дерево от одних корней растет – старые отмирают, новые нарождаются, а кормят они один ствол, одну крону, оттого она пушистая да ядреная. Да-а, – тягостно думает мужик, – хорошо, когда вся родова на одном погосте лежит: и прадеды, и деды, и родители, – тогда и помнить можно, а тут… Раскидали могилки по всей России, по болотам, по речным берегам! – Лаврентий судорожно передохнул, провел ладонью по лицу, точно сбрасывая с него липкую паутину, обвел взглядом собравшихся людей и медленно проговорил:

– Хотим мы – не хотим, разлюбезные мои, а жить нам теперя здесь, здесь корни пущать. Вот и надо думать, как легше прижиться. Мы, почитай, полгода здеся бьемся, живую тайгу корчуем, и только-только под деревню расчистили. А еще поля?! – он обвел взглядом бригадников, но люди молчали. Жамов усмехнулся:

– Вот и я говорю – а под поля, под землю… – бригадир помолчал немного и, словно советуясь с невидимым собеседником, задумчиво заговорил дальше: – Есть тут одно место, Иван зимой присмотрел. Старая гарь… Правда, далековато; километров пятнадцать-двадцать будет. – Он повернулся к зятю: – Дак сколько там гари, Иван?

– Шут ее знает, – отмахнулся Иван. – Можить, сто гектар, а можить, и все двести. Я ж ее аршином не мерил, а на глаз определял.

– Вот это заимка – у черта на куличках! – присвистнул Степан Ивашов.

– А че, мужики, у нас на родине, пожалуй, и дальше были! – вмешалась в разговор Борщиха. – Ниче, ездили!

– Скажешь тоже, – фыркнул Николай Зеверов. – То дома, на лошадях, а здеся на своем пупу придется!

– Я думаю, мужики, все одно легче, – подытожил разговор бригадир. – Попервости – на пупу, потом дорогу конную пробьем! – Он обвел взглядом бригадников и спросил: – Согласны?

Люди молчали, слушая Лаврентия с тупым равнодушием. Голодные, измотанные физически непосильным трудом, им было все равно. Впереди – все та же иссушающая душу и тело каторга и никакого проблеска – один мрак.

Жамов горько усмехнулся этой внезапно возникшей мысли, в сознании нестерпимой болью забилась неотступная мысль – один мрак, мрак, мрак… Словно подтверждая эту безнадежность, Кужелев тусклым голосом проговорил:

– Нам, дядя Лаврентий, все одно, что круглое таскать, что плоское катать, лишь бы пайку хлеба давали… – он посмотрел на бригадира. – Не разрешит Сухов гарь корчевать! Нас же сторожить там надо, а тут мы под боком!

Лаврентий вдруг весь вскинулся, поднял голову, в глазах у него загорелся упрямый огонек.

– Я думаю, не все одно, мужики. Не-ет, не все одно! – убеждал он себя и бригадников. – Нам выжить надо. Слышите – выжить, а не подохнуть здесь в тайге! – Он повернулся к зятю и уже спокойнее сказал: – Правду говоришь, Иван; с Суховым нам не договориться! Надо с Талининым разговаривать.

Жамов похлопал ладонью по теплой шершавой коре поваленного дерева и, как уже совсем решенное дело, буднично закончил:

– В воскресенье будем покойников хоронить! Совсем нехорошо получается… Солнце с каждым днем все выше и выше! Развезет скоро все!

И бригадир поднялся с лежащего дерева.

Глава 30