Чернозёмные поля

Компания поднялась в лес. Девицы нарочно не взяли с собою слуги, чтобы делать самим всё. Повытаскивали из заднего ящика долгуши самовар, сковороды, посуду, всякую всячину. Оля, вторая сестра, была самая серьёзная из хозяек; она приняла на себя главное распоряжение и строго рассылала Лизу, Дашу и Надю то за сухими ветками, то в ключ за водой с большим жестяным кувшином, то полоскать посуду, то раздувать самовар. Суровцов бегал вместе с барышнями, от души помогая им в их хлопотах; Надя без всякой церемонии, с звонким смехом, понукала его на работу; Трофиму Ивановичу разостлали ковёр, и он улёгся в тени старого дуба с трубкою, насилу дыша после тряского и крутого подъёма. Варя была большая охотница хозяйничать и ушла в лес за цветами.

— Ну, Надя, ты мне только напортишь теперь; уходи, пожалуйста! — сердилась Оля, совсем собравшаяся готовить завтрак. — Ты ведь всегда по-своему выдумаешь, в макароны бог знает сколько масла кладёшь, картофель без белка поджариваешь… А я этого не люблю. Уж лучше я одна буду с Дашей… Пожалуйста, уведите её, Анатолий Николаевич, а то она упрямая.

— И в самом деле, пойдёмте, побродим по лесу, теперь мы все припасы заготовили! — предложил Суровцов. — Вкуснее позавтракать после гулянья. Пойдёмте, Надежда Трофимовна, всё равно нас прогонят.

— Ну, пойдёмте, — решила Надя. — Где же Варя? Она вечно где-нибудь мечтает. Пойдём, Лиза, сыщем её с Анатолием Николаевичем. Если у ней книжка в руках, непременно отниму и заброшу на дерево. Она и в лесу без книжки не может.

— Варя! Ау!

— Ау! Я здесь! — раздался невдалеке голос Вари.

Надя бежала впереди, сбросив шляпу и веселясь, как дикая козочка в вольных чащах. На ней была надета широкая малороссийская рубашка с рукавами, вышитыми по плечам и довольно короткая юбка ярких шотландских цветов, а волосы были заплетены по-малороссийски, в две косы, с лентами. В этом простом летнем наряде Надя казалась, несмотря на свой рост и своё крепкое сложение, четырнадцатилетним ребёнком. Варю нашли в середине леса, на дне тенистой, круглой, как блюдо, лощинки, сплошь наполненной жёлтым листом. Она рвала папоротники, которые росли здесь роскошными густыми букетами.

— Ах, как здесь отлично! — вскричала Надя, утопая выше ботинок в мягкие шуршащие ковры опадшего листа.

— Посмотри, какой кудрявый папоротник, Надя; точно страусовые перья! — сказала Лиза. — Давай нарвём в шляпки. А малины нет, Варя?

— Нигде не сыскала. Есть зелёная, должно быть, уже не выспеет.

— Вы любите малину, Анатолий Николаевич? — спросила говорливая Лиза. — Правда, что она лучше нашей садовой? Душистее и вкуснее; в июле мы часто ходили в лес за малиной. Все руки себе изодрали. Зато всякий день ели; чудесная!

— Нет, я не охотник до малины, я в лесу другим любуюсь, — отвечал Суровцов, с наслаждением всматриваясь в окружающие из деревья. — Как хорошо в лесу! Вот, посмотрите, дуб на полянке… каков патриарх? Я его часто пробовал рисовать и никогда не мог; всё скверно выходит, тускло, мёртво, плоско… Самого себя стыдно.

— Мне давно хочется видеть вашу работу. Почему-то я убеждена, что вы рисуете отлично, — смело сказала Надя.

Суровцов молча рассмеялся.

— Ты бы не поняла ничего, Надя, — заметила, тоже смеясь, Лиза. — Ты ж никогда не училась рисовать.

— Разве необходимо учиться в академии, чтобы чувствовать природу? — заступился Суровцов. — А кто понимает природу, тому понятна и картина. Природа — это вся красота; её нет нигде, кроме природы.

Варя в эту минуту старалась вытянуть из мягкой лесной земли длинный ветвистый корень какого-то цветка. Надя молча подошла помогать ей.

— Посмотрите, — сказала она, показывая Суровцову добытый корень. — Вот так корень!

Суровцов взял цветок в руки и внимательно рассматривал его многочисленные подземные клубни, осыпавшие кругом корень.

— Оснастился-таки! — говорил он сам с собой. — Ни в засуху, ни в морозы не пропадёт. Ишь его, как въелся в землю: и махрами, и клубнями. Вглубь как буравом буравит… достанешь его там!

— А посмотрите, сам цветок какой крошечный, — сказала Надя.

Суровцов оглядывал цветок.

— Да, — заметил он, через минуту отдавая его Наде назад. — Вот таких-то людей я люблю… внутри больше, меньше наружу. Глубокие корни и человеку нужны, как дереву… Вся сила в них.

«Он, должно быть, насквозь видит всё, что я думаю, — размышляла Надя. — Он моё сказал… Он всегда моё говорит». Надя не ответила ни слова и молча передала Вере корень.

Суровцов пошёл рядом с Варей, не перестававшей оглядываться по сторонам за цветами и травами. Варя была не охотница болтать, и если беседовала иногда с немногими людьми, которых она ценила, то всегда о чём-нибудь серьёзном и всегда без большой компании. Суровцов всё ещё пребывал под впечатлением пустынной лесной красоты и тоже был расположен не столько говорить, сколько смотреть и мыслить. Он по временам срывал для Вари попадавшиеся с его стороны цветы, которых не было у ней, и закладывал их в её папку. Варя собирала себе травник с специальною целью изучать и разводить в своём саду лекарственные травы.