Чернозём

- А вы всё не успокоитесь, - миролюбиво, но жёстко начал Лука, - не наигрались ещё в радикалов? Мы здесь не для того, чтобы обсуждать чью-то крутость, а чтобы попробовать сформировать действенную политическую коалицию. Для того чтобы нам принадлежали улицы. Чтобы те, кто проводит митинги, нуждались в нас, как в воздухе. Вот что надо делать! А вы... вы по-прежнему жмётесь каждый в своей мелкой конторке.

В такт его словам тут же закивали головами-подсолнухами собравшиеся радикалы, книжники, безумцы. Склонил голову и я. Даже Шмайссер чуть опустил свою обработанную рубанком черепушку. Худющий и похожий на чёрную ворону Лука, каркал редко, но если открывал рот, то ему никто не перечил.

- Лука, - снова спросил неугомонный сосед, - а ты лучше вспомни слова одного писателя: "Элита всегда остаётся элитой, а всем остальным митинги и дерьмо!".

- Да понятное дело, - невольно улыбнулся Лука, а потом спохватился, - но, ты...

Зал взорвался возмущением. Впрочем, если бы на месте смельчака находилась жировая сопля, а не здоровый бородатый мужчина, возмущение было бы ярче и крепче. Под невнятные оскорбления молодой человек стал распечатывать второй глазированный сырок, а Лука, устало вздохнув, сказал:

- Давай ты уйдёшь, а? Ну сколько можно уже.

Словно Россия, поднимающаяся с колен, баламут медленно встал со стула. Я ждал, что Лука объявит его имя, ведь судя по всему, мужчины были давно знакомы. Но возмутитель спокойствия покорно поднялся, попрощался за руку с аристократичного вида соседом, который, казалось, сбежал из подвала Ипатьевского дома, и мирно направился к выходу. Когда я догнал смутьяна на лестнице, то без предисловий начал:

- Я буду звать тебя Сырок.

Я назвал его так, потому что у него были запоминающиеся сырые глаза утопленника. Словно их сбрызнули застоялой водой. Ну, ещё потому, что он уплетал уже третий по счёту глазированный творожок.

- Ну ты с козырей зашёл! - ответил Сырок, - Но вроде бы тот, к кому ты обращаешься не похож на шпану.

Видимо его странный ответ пытался проверить мой интеллектуальный уровень, и я, перенимая правила игры, решил ненавязчиво осведомиться о его политических взглядах:

- Самое лучшее в Пазолини то, что его убили фашисты.

Сырок не засмеялся, а пристально посмотрел на меня и сказал:

- А бороды-то у тебя и нет, зачем вообще с тобой говорить?

Я пожал плечами:

- Что, все должны носить бороду что ли?

- Русский значит бородатый! Ты бы, дружочек, ходил в спортзал, поднимется тестостерон, попрут волосы.

Замечание было обидным, так как я давно уже любил посидеть на скамье Скотта, поэтому решил съязвить:

- И? Вон все эти революционеры его каждый день посещают, а где толк?

Он поднял брови:

- Это ты про рост бороды?

- Нет, про их... - я произнёс это слово как тот, кто в жизни перенёс хотя бы несколько серьёзных акций, - деятельность.

Он посмотрел на меня по-другому, без снисходительной улыбки, как человек, который понял, что оказался рядом с собратом по ремеслу, и я подумал, что он, наконец, спросит, как меня зовут, но Сырок лишь кротко улыбнулся:

- Ух ты какой! Образованный, да ещё и революционер!

И продолжил спускаться вниз, а я по инерции пошёл за ним, думая о том, что мой новый знакомый весьма странный. Чуть погодя здание, в кишках которого по-прежнему бунтовали полюционеры, выстрелило нами в поток людей. Вообще-то это не поток, а струя мочи, сбегающая вниз по штанине постиндустриального города. В нём заканчивали строить огромную чёрную башню, бросившую через прогиб всю архитектуру полиса. Строение как гнилой клык довлело над городской композицией, и люди под её тенью ещё больше пригибали головы. Несмотря на лето всё равно было холодно - вокруг построили слишком много хрустальных домов, отражающих солнечный свет. Но больше всего морозила молчаливая высокая башня. Горожане ждали, когда же в ней поселится колдун - владыка нефтегазовой компании со своими слугами. А пока хотелось раздавить этот вылезший чирей, чтобы улицы залило тёплым гноем и все мы хоть немного бы, но согрелись. Созерцание холодной башни сбивало с толку, и я вскоре нагнал Сырка, безуспешно пытавшегося спрятаться от меня за поднятым воротником вязаного свитера.

- Может тебя подвезти?

Мощные плечи безразлично согласились:

- Подвези.

Я водил старенький японский фургон, который частенько использовал как дом на колёсах. Он служил мне передвижной библиотекой, которой я торговал, как девками в лупанарии. На предложение сесть в машину Сырок ответил, что присаживается, и это тоже сказало о нём больше, чем оставшееся в тайне имя.

- Ба-а, да у тебя тут целый Фаланстер.

- Только без двух леваков за прилавком, - шучу я, снова пытаясь ненавязчиво узнать его политические взгляды.