Шофер «Москвича» и таксист схватились в рукопашную. Злые побагровевшие лица, меховая шапка таксиста покатилась по асфальту, чья-то рука из толпы проворно подхватила ее и молодой парень в серой куртке бросился бежать по Владимирскому проспекту. Таксист, выматерившись и позабыв про противника, припустил за ним, но толпа мешала ему.
— Нет, уж лучше овчарку, — сказал Вадим Андреевич, — Сейчас добрые собаки не в моде.
7. Погоня
«Русская газета» выходила нерегулярно: самое большее — два раза в месяц, а намечалось хотя бы раз в неделю. На страну накатывалось безвластие, хаос, и это с каждым днем все больше сказывалось на жизни всех людей огромной страны. С треском лопались нити, связывающие республики, области, города. Прибалтика перестала поставлять в Россию молочные продукты, колбасу, исчезли из продажи сыры, даже за дорогой кооперативной колбасой в новых магазинах «Кооператор» выстраивались очереди. Если раньше очереди были за дефицитными продуктами и товарами, то теперь стояли буквально за всем, даже за электрическими лампочками, которые тоже вдруг пропали, как утюги, мясорубки и прочие бытовые товары. Почти ничего не давая стране, Прибалтика требовала себе все, что производилось на заводах-фабриках и добывалось из недр. Десятки тысяч автомобилей из прибалтийских республик вывозили из России все, что только можно было купить на советские рубли. Поговаривали, что союзные республики уже готовятся выпускать свои деньги, так что от общесоюзных деревянных рублей нужно было избавляться.
«Русская газета» писала об этом, но теперь мало кто обращал внимания на тревожные сигналы прессы, радио, телевидения. С наступлением гласности только и писали о разоблачениях бывших партийных деятелей, о взяточниках, казнокрадах, рэкетирах, ворах и убийцах. Их даже показывали по телевидению, брали у них интервью. И уголовные элементы с порочными лицами насильников и убийц охотно красовались перед телекамерами и снисходительно, не без удовольствия рассказывали, как убивали, насиловали, воровали. Заполонили газеты-журналы диссиденты. Всю отвергнутую за рубежом свою серятину теперь публиковали в СССР. Старые связи-то сохранились…
Как-то сразу, вдруг, «процветающая», самая «лучшая», самая «передовая» держава мира превратилась в самую нищую, худшую, бесправную развалину, раздираемую все усиливающимися национальными противоречиями. И об этом с каким-то мазохистским восторгом писали в газетах-журналах левого толка, рассказывали телевизионщики. Захлебывалась от восторга, что русским плохо, и радиостанция «Свобода», которую больше не глушили. Обозреватели и корреспонденты, все как один с еврейскими фамилиями, обрушивали на десятках языков на головы радиослушателей многонациональной страны столько негативной информации, что хотелось волком завыть от гнева и бессилия. Этот назойливый, наглый «голос» ожесточеннее всех поносил русских, учил, как надо жить, кого любить, а кого ненавидеть. Ни одна радиостанция мира с таким беспардонным нахальством не лезла в чужой монастырь со своим уставом. Передачи по много раз повторялись, чтобы у каждого застряла в ушах эта ядовитая сера лжи и ненависти. И самое удивительное — авторами передач «Свободы» стали советские журналисты, за марки и доллары лезли из кожи вон, лишь бы угодить новым щедрым хозяевам. Поливая грязью Россию, русских, не упускали случая свести счеты со своими личными врагами журналистами и литераторами. Верещали бывшие диссиденты, перебежчики, дорвавшись до микрофона, неделями читали свои бездарные повести и романы, диктовали литературные симпатии и антипатии, раздували «своих» ничтожеств и смешивали с грязью самых талантливых «чужих». И этот местечковый наглый «голос» звучал без перерыва все 24 часа в сутки и на удивление сочно, отчетливо, заглушая даже местные советские радиостанции. Американский конгресс и ЦРУ не жалели средств для оболванивания советских людей, по-видимому, поставляли самые мощные радиостанции.