— Главное, что он дал добро. За самые достоверные сведения — премия двадцать тысяч!
— Коричневым чеком, — согласился я.
Дело в том, что коричневый чек нельзя было опротестовать.
— Пополам, — воодушевленно добавил Леха. — А теперь слушай. Он уже в курсе. Не знаю откуда, но кто-то принес в клювике и сбросил ему. Но там ничего не ясно. Так что тот человек нам не конкурент.
— Я думаю, это Лука, — высказал предположение я.
— Может, Лука, — согласился Леха. Виски у него были бритые, а корни волос черные, и это при рыжем свете кожи, хотя можно было допустить, что это такая сложная окраска. — У него везде свои люди. А может, еще кто-нибудь. Но они точно ничего не знают. Так — одни слухи и догадки. Он дает нам три дня. Работаем автономно: без необходимости не звоним и не докладываем, чтобы не светиться. Я заскочил домой и взял кое-что из аппаратуры. — Он похлопал по карману. — Схема следующая: ты наживка, я — рыбак. Все записываем. Но ты вначале газету почитай, почитай… — В глазках его плавали искры смеха.
Я не обратил внимания на претенциозную статью на первой странице, посвященную положению в стране. В этой статье за отсутствием надежной информации муссировались слухи и домыслы, основным лейтмотивом которых были пресловутые 'зеленые человечки'. Я перевернул, третью и четвертую с сообщениями об очередных серийных убийствах, произошедших за сутки в различных районах города. Я не задержался на аналитическом обзоре экономического положения страны, который был полон дифирамбов в адрес правительства. И только на развороте шестой и седьмой, в разделе криминальной хроники обнаружил фотографию какой-то женщины, меньше всего походившую на блондинку, а под заголовком: 'Кровавая разборка в центре' сообщалось следующее: 'Сегодня ночью в гостинице 'Балтика' была зарезана туристка, прибывшая накануне с Марса. Полиция предполагает, что это дело рук неуловимого серийного убийцы, которому полюбились светлокожие иностранки. Ведется расследование. Прокурор заявил, что дело взято под его личный контроль'. Это было уже что-то, потому что обычно прокурор не давал без особой нужды никаких обещаний.
— Один тип из мэрии меня уже предупреждал, — сказал я, — что кто-то наверху занимается дезинформацией. Похоже, он прав.
— Это точно, — согласился Леха. — Я ведь уже проверил. — У него была поговорка: 'Для бешеной собаки несколько километров не круг'. — Не поленился сбегать, пока ты здесь водку лопал. Ничего в 'Балтике' не было. Ни перестрелки, ни поножовщины. Ерунда какая-то. Кто-то хочет свести к обычной уголовщине. — Потом он подумал и спросил: — А ты сам-то уверен?
Я сунул ему под нос распухшую руку.
— Ну ладно… ладно… — примирительно согласился он. — И морда у тебя располосована, как арбуз…
— Первым делом мы отправимся в морг, — сказал я, не обращая внимания на его зубоскальство. — Поговорим с Шуриком Бондарем.
— А потом? — спросил он, все еще скоморошничая.
— А потом — в 'Прибалтийскую', обыщем номер, вдруг что-нибудь найдем. А?
— Может, и найдем, — согласился Леха, — а может, и не найдем, кто знает? Потом?
— Потом видно будет. Ты слышал что-нибудь о группе 'кальпа'.
— Нет, — сказал Леха. — Это новый рок?
— Хватил философствовать, — сказал я. — Пошли.
Он вышел первым через черный ход. Я подождал. Вы спросите, почему я ничего не сказал Лехе о таинственной группе 'кальпа'? Очень просто — иногда он работал в паре с Лукой, а я не хотел открывать карты раньше времени. Леха мог проболтаться просто из-за неведенья, а Луке палец в рот не клади. В любом случае существование таинственной группы было сенсацией. Потом я покинул рюмочную через центральную дверь. Нам нельзя было хотя бы в начале 'светиться' вдвоем.
Город был полон испарений. Над крышами стоял утренний туман. Половину пути ничего не происходило. Я слушал в ухе Лехину болтовню:
— Они ж мне только с резинкой дают… какая здесь личная жизнь… А потом… знаешь, мне ведь одни Татьяны нравятся (вот почему я не знакомил его с Лавровой), и все они сейчас какие-то странные — деньги им подавай. А я из принципа живу без денег! Есть деньги — хорошо, нет денег — тоже неплохо.
— Похоже, я знаю не всех твоих приятельниц, — похвалил я его.
— Конечно не знаешь! Откуда? У меня знаешь, сколько Татьян?! Ого-го-о-о!.. Одна, представь себе, мазалась мочой, чтобы не стареть. Нет чтобы молчать в тряпочку, так она однажды, когда мы лежали в постели, похвасталась, представляешь? После этого я стал к ней принюхиваться. Так и расстались.
Ему нравились все женщины, но никто в конкретно. Он цеплял их в барах и на вокзалах, в подворотнях и в издательствах, и все были Татьянами, но ни с кем из них у него не было постоянных отношений.
— А кто тебя кормит? — спросил я.
— Конечно, они… кто же еще?.. — захихикал он в моем ухе так, что я потряс головой.