— Ну это как получится, — сказал я. — Кстати, ее все равно дома нет.
Но сразу к Тане Малыш мы не попали. Вначале Лехе захотел выпить в компании с известным режиссером. Мы как раз шли мимо 'Ленфильма', и Леха попросил:
— Давай заскочим?
— Времени нет…
— На пять минут? У него наверняка что-то есть, — и он щелкнул себя по горлу.
Мы заскочили. Нас даже пустили в павильон, где снимались развлекательные программы. На этот раз это была заключительная сцена в прихожей, в которой участвовало четыре актере: муж с женой, их дочь и гость.
— Стоп! Стоп! Стоп… — захлопал в ладоши режиссер.
Все посмотрели на него.
— Что ты нашла на потолке?
— Я?! — удивилась Зоя, игравшая роль дочери.
— Ты должна посмотреть в камеру и выразить недоумение тупостью папаши. — А ты что делаешь?
— Я и смотрю…
— Ты не туда смотришь! Где твоя мимика? Ты думаешь, когда играешь?
— Нет, — раздраженно ответила Зоя.
— Плохо, Нестерова, плохо! Все! Перерыв десять минут. Никому не расходиться!
Я услышал, как мой любимый актер, не буду называть фамилию, он играл папашу, произнес:
— Мартышкин, мы успеем пиво выпить…
Вергилий Кетаусов повернулся к нам и расплылся в улыбке. Он был копией Пионова, но уменьшенной раза в десять. У него была блестящая лысина, ухоженная борода и покатые женские плечи. Выглядел он энергичным живчиком. Леха достал из своих бездонных карманов три серебряных стопки, а Кетаусов откуда-то из-под кресла — бутылку коньяка. На этот раз это оказался 'Клинков'.
— За успех мероприятия! — провозгласил Кетаусов.
Мы чокнулись. Правда, я не понял, какого мероприятия, и решил, что этот тост — продолжение каких-то его с Лехой разговоров.
— Мечтаю… — сказал он, причмокивая и облизывая губы, — мечтаю снять сериал о новых людях.
— Что значит, новых? — спросил я.
— Прежде всего, необычных, как я!
Я незаметно оглядел его с ног до головы. Ничего необычного в нем не было, разве что блестящая лысина, мятые штаны, стоптанные сандалии и чудовищно грязные ногти на руках. Леха мне подмигнул, и я понял, что у режиссера творческий бред, иными словами, он метал перед нами икру.
— О чем же пьеса? — спросил я, готовясь услышать какую-нибудь восторженную исповедь.
Но Кетаусов меня удивил. Я ожидал, что он будет говорить о спектакле в стиле 'голубое сало', который был в моде и о котором много писали в прессе, а он заговорил непонятно о чем.
— Есть люди, которые обладают исключительной целенаправленностью. У них поразительное постоянство в суждениях, и они сделали осознанный выбор. Я уже не говорю, что они даже уже не люди в обычном понимании!
— А кто? — удивился я.
— Избранные… — коротко ответил он и фальшиво улыбнулся.
Он мне не понравился. Был он весь какой-то скользкий, как угорь, и говорил загадками. Честно говоря, у меня не было никакого желания раскручивать его — если он это имел ввиду. Леха налил еще по стаканчику и, пока Кетаусов вкушал 'Клинкова', скорчил морду, что означало — в отношении режиссера надо проявить снисходительность. Мог бы и предупредить, я бы вообще не заходил сюда даже из-за коньяка 'Клинков'.
— Не обращай внимания, — сказал Леха, когда мы покинули павильоны 'Ленфильма'. — Он уже полгода такой странный.
Этот уже второй, подумал я, имея ввиду, что первым был летчик Севостьянов. Но ничего не сказал Лехе. Я подумал, что ошибся. Мало ли на свете сумасшедших режиссеров.
Оказывается, Леха с Кетаусовым были сокурсниками. Но после университета их пути разошлись: Леха стал классным фотографом, а Вергилий Кетаусов — известным режиссером. Я даже вспомнил, что его часто показывали в программе 'Культура'. Но о чем именно он говорил с телеэкрана, хоть убей, не помню.