Черные бароны или мы служили при Чепичке

Лейтенант Грубец был настолько интеллигентен, что и не покушался на авторитет повидавших свет старослужащих, раз уж ему не хватало авторитета собственного. Он надеялся, что последний месяц перед увольнением будет и на самом деле последним, и на этот раз все грехи будут отпущены. Лейтенант даже купил себе портновский метр и каждый вечер с неописуемым облегчением отрезал от него по сантиметру.

Ему, бедняге, было нелегко. Он не мог устроить даже организованное отбытие на работы, и тем более, возвращение в казарму, и офицеры из боевых частей прямо зверели, когда видели, как кучка заросших, неуправляемых оборванцев, одетых в синюю немецкую форму, неторопливо, но уверенно тащится по городу. Генерал Мандель особенно ненавидел стройбатовцев, и при малейшем упоминании о них впадал в бешенство.

Про него рассказывали, как он однажды готовился к проверке казарм и не взял с собой личное оружие.

— Ваш пистолет, товарищ генерал! — напомнил ему адъютант, но генерал решительно завертел головой.

— Спасибо, — ответил он, — но возможно, что в городе мне встретятся стройбатовцы, и я не уверен, что смогу себя удержать!

На приём в Сушице Кефалин пожаловаться не мог. Ему выдали длиннейшую немецкую шинель, варежки и сумку для пайка. Потом он, не встретив никакой дискриминации, отправился вместе со всеми остальными на стройку, которая состояла из нескольких домов для офицерского состава. Но и на стройке Кефалин даже не вспотел. Сначала он перебрасывал песок, а потом прораб выбрал его в бригаду, которая должна была копать канавы на соседних улицах. С молчаливым несогласием он взвалил кирку на плечо, но то, что его ожидало, было куда приятнее, чем он мог предположить.

— Сейчас рванём на ранчо»У», — сообщил ему рядовой Штика.

— Ранчо»У», — удивился Кефалин, — Это что, какая-то рыгаловка?

Штика захихикал.

— Сам увидишь! Тебе там точно понравится! — И едва прораб пропал из виду, скомандовал: — Идём!

Они пробежали по боковой улице и остановились перед домиком с вывеской»Колёсная мастерская».

— Один из последних чешских частников, — пояснил Кефалину Штика, — очень надеюсь, что его хотя бы до Рождества не национализируют.

Кефалин по–прежнему не понимал, что всё это значит. Ещё меньше он понимал, что общего между частным колесником и ранчо.

Штика, меж тем, открыл калитку в палисаднике и без колебаний направился к мастерской. Кефалин, в растерянности, следовал за ним. Они вошли внутрь.

— Мое почтение, хозяева! — закричал Штика, — А я вам тут веду нового ковбоя!

Кефалин изумился, и тут же всё понял. Просторная мастерская, с полом, устланным мягкими стружками, и впрямь выглядела, как ранчо. Среди станков вольно бегали кролики и морские свинки. У стены разлеглись несколько солдат, читающих вестерны и тому подобное душеспасительное чтиво.

— Здоров будь, — подал Кефалину руку мастер–колесник, — присаживайся, где хочешь. Я на чёрные погоны зла не держу. Мой сын у вас уже четвёртый год служит, только он в Остраве. Что желаешь почитать?

— У хозяина богатый ассортимент литературы, — объяснил Штика, — да такой, какой сегодня не достать.

— Да, есть кое-что, — скромно добавил колесник, — все»Родокапсы»[28], весь»Переполох»,«Дикий Запад»и»Уикэнд». Почти все»Прелестные романы», все»Вечера под лампой»[29]. Из Тома Шарка[30] не хватает одной, Буффало Билл[31] весь. Вон в тех двух шкафах все ковбойские романы, которые у нас выходили. В рундуке детективы, а если интересует ещё какое чтиво, оно у меня на чердаке.

Кефалин, по–видимому, открыл рот заметно шире обычного, потому что хозяин неприлично рассмеялся:

— Видишь ли, это у меня хобби. Когда я вернулся из армии, у меня увел подружку один библиофил. У того были всё сплошь классики, переплетённые в роскошную кожу, на мелованной бумаге и тому подобное. Кроме того, он писал в местные газеты пламенные статьи против низкопробной литературы, брошюрок с приключениями и романов в картинках. А я ему назло начал всё это собирать, и собрал коллекцию, чтобы она была как противовес для его благородной библиотеки. Я на это спускал добрую треть своих доходов, зато коллекция, к моему удовольствию, росла. Скоро у меня на каждого его классика приходилось не меньше пяти книжек в мягких обложках, и это не считая военных и Вилимековских календарей[32]. Не было такой макулатуры, какой бы я не имел. К несчастью, я много одалживал почитать, чтобы библиофила позлить, это мне удалось, но я лишился многих великолепных экземпляров.

— А что же библиофил? — заинтересовался Кефалин.