Черные бароны или мы служили при Чепичке

— Это ваша обязанность, Кефалин, — выпалил лейтенант, — Вы военнослужащий трудового подразделения, поэтому трудитесь! Подобные жалобы я не принимаю! Идите вон, и оставьте меня в покое!

— Это ещё не всё! — защищался Кефалин, — Главное пока впереди. Когда я возвращался назад, я встретил генерал Манделя, и у меня с ним произошёл конфликт.

— Что? — застонал Грубец, — У вас был конфликт с генералом? И вы думаете, я это поправлю? Кефалин, я всего лишь лейтенант, и не могу лезть в такие дела! И не хочу! Не знаю, что там произошло, и мне это не интересно! Безусловно, я должен вас наказать, и я вас наказываю! Назначаю вам семь дней строгого ареста! Довольны?

— Вовсе нет, — ответил Кефалин, — потому что товарищ генерал сказал мне, что я стройбатовская тварь, реакционная свинья, эсэсовская свинья и еще целый ряд всяких оскорблений.

— Ну, вот видите, — произнёс лейтенант, — как о нас думают наверху. Тут уж, молодой человек, ничего не сделаешь.

— А я хочу кое-что сделать! — решительно заявил Кефалин, — Я буду на генерала Манделя жаловаться, и поэтому пришёл к вам. Нас учили, что при подаче жалобы надо действовать служебным порядком. Прошу вас, товарищ лейтенант, чтобы моя жалоба была направлена министру народной обороны Алексею Чепичке.

— Чего? — схватился за голову лейтенант, — Вы с ума сошли? С дуба рухнули, товарищ? Вы, обычный рядовой, к тому же служащий трудового подразделения, собираетесь жаловаться на генерала?

— Не только хочу, — твердо произнёс Кефалин, — но и буду! Воинский устав даёт мне полное право!

Лейтенант закрыл лицо руками и долго молчал.

— Кефалин, — вздохнул он, наконец, — просите от меня чего угодно, но только не этого! Вы вообще знаете, кто такой генерал Мандель? Он нас обоих раздавит, как червяков! Против него вы ничего не сделаете, поймите!

— Честь у меня всего одна, — патетически произнёс Кефалин, — и её не позволено топтать даже генералу! Я не грязный мерзавец, не паразит армии, и не драный холуй! Я своими руками строю социалистическое завтра и не заслужил того, что меня кто-либо обзывал ворюгой, мерзавцем, паразитом и засранцем! Товарищ министр наверняка согласится…

— Не согласится! — закричал лейтенант, — Ваши представления ничего общего не имеют с действительностью! Рядовой не может жаловаться на генерала, потому что генерал так высоко, что его поступки снизу вряд ли, а то и вообще невозможно судить! Давайте договоримся с вами так: я отменяю семь дней строгого ареста, которые я вам только что назначил, а вы за это забудете, про всё, что вам наговорил товарищ генерал!

Кефалин завертел головой.

— Я, товарищ лейтенант, не согласен! — сказал он спокойно, но твёрдо, — Устав у нас один и для рядовых и для генералов! Если же товарищ генерал ведёт себя не как товарищ…

— Какой вы для него товарищ? — зарыдал лейтенант, — Для генерала товарищ — только другой генерал! Такова жизнь, Кефалин, и вам её не изменить! Смиритесь с этим, и вам будет легче жить!

— К сожалению, я должен настоять на своём, — сказал Кефалин, — и повторно вас, товарищ лейтенант, прошу, чтобы вы в кратчайшие сроки передали мою жалобу на генерала Манделя в вышестоящие инстанции.

Лейтенант Грубец замахал руками и принялся с небывалой скоростью ходить взад–вперед по кабинету. Было видно, что в нём зреет какое-то трудное решение. Когда оно дозрело, он остановился, стиснул руками спинку стула и сказал:

— Кефалин, у вас нервы ни к чёрту! Вам надо отдохнуть! Я вам выпишу три дня отпуска и в Праге, и вы этот злосчастный конфликт с генералом наверняка забудете! Лучше всего ехать утренним автобусом. Отправляется…

— Я знаю, — удовлетворённо кивнул Кефалин, — отправляется без пятнадцати четыре из Кашперских Гор.

В студенческом общежитии в Градебной улице, куда Кефалин, как и всегда при своих визитах в Прагу, на минутку заскочил, произошли заметные перемены. Сочинений Юлиуса Фучика на ночных столиках у студенток поубавилось, зато появились лозунги типа»Человек — это звучит круто»или слова вольноопределяющегося Марека из»Похождений бравого солдата Швейка» — «Человек думает, что, он гигант, а он — говно, дружище!»

Иржи Сегнал написал несколько совершенно новых картин маслом, например:«Стирание туч, проведённое так называемой тучестиралкой в 1906 году в окрестностях Гулина», а Отакар Жебрак ответил ему не менее ценным произведением»Вытаскивание колышков близ Жилины», но в целом настроение было куда ниже обычного. Что-то висело в воздухе.

Когда Кефалин с Сегналом прогуливались по набережной возле строящегося памятника Сталину, Иржи обречённо сказал

— Дружище, мне осталось недолго, скоро я сменю тебя в стройбате. В институте меня выперли с военной кафедры.

— Только тебя? — удивился Кефалин.

Сегнал кивнул.

— Даже Отакар Жебрак и Яно Рогач станут офицерами! В общем, это судьба. Яно еле–еле выкрутился.

Я он принялся рассказывать об одном важном экзамене, который сдавал подающий надежды студент–режиссёр Рогач перед комиссией военных специалистов.

Суровые лица офицеров давали понять, что дело идёт о жизни и смерти.