Черные боги, красные сны (Сборник)

— Трава. Когда ты босиком, нельзя долго стоять на одном месте, а то она присасывается и пьет кровь. Я об этом забыла, и вот видишь... Ну ладно, пошли.

Хрустально-прозрачная страна приобретала новые, устрашающие черты. Смит опасливо оглянулся: по лугу все так же бежали кольцевые, сходящиеся к центру волны голодной травы. Ну а деревья — они что, мясом питаются? Деревья-людоеды и травинки-вампиры... Он зябко поежился и зашагал следом за девушкой.

Громада Храма терялась в голубой дымке, как дальние горы на Земле, только эта дымка не рассеивалась по мере приближения и никак не была связана с состоянием атмосферы — все остальные детали пейзажа просматривались абсолютно четко. По какой-то непонятной причине контуры здания плохо различались и совсем не запоминались. Как только Смит делал попытку разглядеть получше какой-нибудь конкретный угол, или башню, или окно, они расплывались перед глазами; ему начинало казаться, будто странное, окутанное голубоватой вуалью здание находится в другое, непонятном мире, в других измерениях, а здесь присутствует лишь его бледный отблеск.

Из огромной арки портала — тройной арки, не похожей ни на что, виденное Смитом прежде, и упорно ускользавшей от взгляда, не позволявшей понять, что же в ней такое особенное,— струился бледно-голубой туман; еще секунда, и они окунулись в знакомый цветной сумрак огромного зала.

Удалившись от входа на какой-нибудь десяток шагов, девушка привычно свернула направо; сквозь клочья тумана, лениво проплывавшие в узкой сводчатой галерее, смутно различался длинный ряд коленопреклоненных фигур. Полуприкрытые глаза, низко опущенные головы, благоговейная тишина — все говорило о том, что эти люди истово молятся какому-то своему божеству, однако вскоре Смит заметил, что каждый из них плотно сжимает губами трубку, выступающую из стены. Найдя в ряду два свободных места, девушка опустилась на колени перед одной из трубочек, указала Смиту глазами на вторую, склонила голову к своей изогнутой бронзовой трубке и блаженно зажмурилась. Мгновение поколебавшись, Смит последовал ее примеру.

Коснувшись трубочки губами, он почувствовал во рту горячую струю терпкой, солоноватой и очень вкусной жидкости. Каждый глоток вливал в него новые силы, наполнял тело сладостным теплом. Смит никак не мог отделаться от ощущения, что этот острый соленый вкус ему знаком, что где-то, когда-то он сталкивался уже с чем-то подобным, но где?.. Оглушенный страшным подозрением, он отшатнулся и увидел на конце бронзовой трубки красную каплю. Красную, как орнамент шали, как потек на тыльной стороне ладони, которой он вытер губы. Да, вкус был знакомый, очень знакомый, и запах — тоже.

А рядом прикрытое золотыми волосами лицо светилось экстатическим наслаждением. Почувствовав на плече руку Смита, девушка вздрогнула, открыта глаза, покосилась в его сторону — и сделала еще один жадный глоток.

— Пошли отсюда,— беззвучно прошептал Смит.

Девушка оторвалась от своей поилки, встала и поднесла к измазанным красным губам палец; на ее лице читалась откровенная досада.

Предостережение было излишним, Смит и сам не решился бы нарушить благоговейную тишину, царившую в галерее, однако минутой позже, под высокими сводами зала, он дал волю долго копившейся ярости.

— Как это понимать?

— А на что ты рассчитывал? — пожала плечами девушка,— Мы питаемся единственным доступным нам способом. Ты тоже этому научишься — если только оно не схватит тебя раньше.

Смит молча повернулся и зашагал сквозь медленно плывущие клочья тумана к выходу. Он слышал за спиной торопливое шлепанье босых ног по каменному полу, слышал учащенное, срывающееся дыхание, но упорно не оборачивался и лишь на полпути к озеру, чуть не доходя до рощи, небрежно взглянул через плечо. Девушка плелась следом, понуро свесив голову, жалкая, как побитая собака. Всю злость Смита как рукой сняло. Он остановился и через силу растянул губы в некоем подобии ободряющей улыбки, а затем она подошла совсем близко и подняла к нему несчастное, зареванное лицо, и он был вынужден рассмеяться, и подхватить ее на руки, и целовать трагически изогнутые губы, чтобы на них снова появилась улыбка. Теперь он знал, откуда этот терпкий, солоноватый вкус.

— И все-таки,— сказал он, подходя к маленькому белому павильону,— неужели здесь нет никакой другой пищи? Зерно какое-нибудь, пшеница или еще что. В лесу наверняка есть какая-нибудь дичь. А фруктовые деревья, неужели у вас даже фруктов нет?

— Нет,— качнула головой девушка,— ничего у нас нет. Здесь не растет ничего, кроме травы и этих деревьев. И животных тоже никаких, только люди и оно. А что касается фруктов — слава богу, что наши деревья цветут всего один раз за всю свою жизнь.

— Почему?

— Об этом лучше не говорить.