Прошло много времени, пока ему не показалось, будто он услышал откуда-то издалека слабый отклик. Он снова принялся звать, еще сильней, еще энергичней, с опаской глядя в сторону пульсирующего пламени внутри храма; он боялся, что его безмолвные призывы могут быть услышаны тварью так же, как обычная речь. Но Ивала, видно, пресытилась и погрузилась в глубокий сон: интенсивность и ритм пульсаций оставались все такими же.
Вот ответный отклик снова коснулся его сознания, на этот раз он был гораздо более ясным. Он ощущал его, как рыбак ощущает рывки рыбы на другом конце лески, которая сначала сопротивляется, но наконец уступает и дает подтянуть себя все ближе. И вот среди зарослей леса показался полупрозрачный дух, словно облачко легчайшего дыма,— он подплывал все ближе и ближе, двигаясь крадучись, словно дикая кошка. Он мог поклясться, что в какую-то долю секунды увидел очертания осторожно ступающей по мху пантеры — словно облачко тумана, стелющееся низко над землей. Она повернула голову и посмотрела своими мудрыми черными глазами прямо на Смита. Это были глаза Ярола, да, совершенно точно, глаза его друга... и взгляд его нисколько не утратил своей человечности. Но было еще что-то в этом взгляде, и Смит почувствовал, как у него по спине пробежали мурашки. Могло ли такое быть, возможно ли такое вообще?.. Неужели слой человечности в сознании Ярола над его подлинной кошачьей натурой был таким тонким, что, даже когда он был содран, взгляд его оставался таким же, каким был всегда?
Но вот облачко зависло над распростертым телом венерианина. На мгновение оно обволокло его плечи, потом побледнело и исчезло, как бы всосалось в неподвижное тело. Ярол пошевелился. Трясущейся рукой Смит перевернул его. Длинные ресницы венерианина задрожали, он открыл черные раскосые глаза и уставился на Смита. И Смит смотрел на него, не уверенный в том, вернулась ли в тело друга его человечность, уж не пантера ли смотрит теперь на него, ибо взгляд Ярола всегда был таким.
— Как себя чувствуешь? — спросил он задыхающимся шепотом.
Ярол поморгал глазами, а потом улыбнулся. В глазах его мелькнул лукавый огонек. Он кивнул и сделал слабую попытку приподняться. Смит помог ему принять сидячее положение. Венерианин оказался орешком покрепче землянина. Он энергично задышал и скоро уже нашел в себе силы встать на ноги, да еще и Смиту помог, всем своим поведением демонстрируя глубокое и правильное понимание ситуации: как только он бросил взгляд на храм и увидел там белое пламя, ему стало все ясно. Он решительно мотнул головой.
— Сваливаем отсюда, и побыстрей!
Смит не услышал его, но догадался по губам. Повторять дважды ему было не надо: он повернулся в указанном направлении, надеясь, что Ярол знает, куда идти. Сам он был слишком изможден, ему просто ничего не оставалось, как только соглашаться.
Они пошли через лес, направление выбирал Ярол, он словно чуял, как надо выйти прямо к дороге, с которой они свернули, казалось, так давно. Через какое-то время, когда храм с его пламенем внутри скрылся позади, за деревьями, Смит услышал тихий голос венерианина; тот бормотал, словно про себя:
— Какого черта он позвал меня обратно... В лесу так здорово, прохладно и тихо... И помнишь всякое такое... отлично просто... убиваешь и ешь... ешь, а потом снова убиваешь... какого черта...
Он замолчал. Но Смит, ковыляя рядом со своим верным другом, все понял. Он понял, почему лес казался Яролу таким близким и знакомым, настолько знакомым, что он мог безошибочно определить правильную дорогу. Он понял, почему Ивала, пресытившись, даже не проснулась, когда у нее забирали обратно энергию, составляющую человеческую часть сущности Ярола,— она оказалась столь мала, что для нее это почти ничего не значило. В тот момент он еще глубже понял натуру венериан и помнил это с тех пор до самой своей смерти.
В чаще деревьев впереди показался просвет. Опираясь на плечо Ярола, Смит с облегчением увидел утонувшую в зеленоватом полумраке дорогу, дорогу к спасению, осененную сомкнувшимися высоко над ней кронами деревьев.
© Перевод В. Яковлевой.
Склон холма под ним, сплошь покрытый клевером, казался таким теплым в лучах солнца. Лежа на спине, Нордуэст Смит потерся спиной о землю и закрыл глаза, дыша так глубоко, что ремень наплечной кобуры с бластером сдавливал ему грудь; он всем существом своим впивал благоухание Земли и запах клевера под жарким солнцем. Здесь, на этих холмах, лежа в тени ивы и опустив голову на густой ковер клевера, словно на колени Земли, он дышал глубоко и свободно, правой рукой гладя траву с таким чувством, с каким ласкают возлюбленную.