Черные боги, красные сны (Сборник)

Нечто зловещее слышалось ей в каждом звуке — злость, смешанная с безысходным отчаянием; причем даже в шелесте жесткой травы и в завывании ветра можно было различить человеческое отчаяние — голоса эти стенали столь безнадежно, что не раз на глаза Джирел наворачивались слезы. И сквозь отчаянные стенания порой прорывался такой мрачный и злобный смех, для которого в человеческом языке не было даже названия. И многие другие звуки слышала она, смысл их был ей непонятен, а об их происхождении она и думать не смела.

И сквозь этот настоящий шквал непонятных и странных звуков Джирел пыталась уловить едва различимый плач: только этот звук обладал для нее смыслом. И вот до слуха Джирел донеслись звуки причудливой музыки. Казалось, в ней не было определенной мелодии, будто она состояла из множества самостоятельных коротких мелодий, как брызги дождя, где каждая капля падала сама по себе, или как если бы тысячи невидимых существ наигрывали на дудочках короткие простые мелодии, не слушая песен своих товарищей. Музыка звучала все громче и громче, и Джирел увидела, что она приближается к какому-то светлому пятну, маячившему в темноте. Подойдя совсем близко, она в изумлении замерла.

Музыка шла прямо из земли, и было видно, как она растет: отдельные мелодии, словно ветви, раскачиваясь, поднимались вверх, пронзая неподвижный воздух. Словами было не описать это зрелище, нет в человеческом языке таких слов. Несмотря на бессвязность звуков, никакой дисгармонии, никакого диссонанса не слышалось. Сумасшедшая мысль пришла ей в голову: а что, если зайти в заросли этой музыки и нарвать букет, причем, если правильно подобрать звуки, получился бы неплохой концерт.

Она стояла и слушала... но слушала уже не столько музыку, сколько некий странный, неразборчивый шум, который все нарастал, становился громче и пронзал ее сознание коротеньким мерзким хихиканьем. Джирел вдруг поймала себя на том, что и она хихикает, сама не зная над чем. Она испугалась и снова стала прислушиваться, стараясь услышать голос Гийома. И наконец она услышала его в этом море сумасшедшего многоголосья, и ужас охватил ее. Голос его стал ниже и громче, он уже заглушал остальные звуки, все пространство наполнилось мощным ревом безумного смеха, волны которого накатывали на нее и беспощадно терзали ей душу. Смех звучал так резко, что ей казалось, будто мозг ее сейчас превратится в желе.

— Гийом! — вновь крикнула Джирел из пучины своих страданий.— О Гийом!

Как ни странно, звук ее голоса заглушил этот смех: он умолк, И во всем этом мрачном мире наступила долгая, мертвая тишина. В тишине раздалось едва различимое стенание, подобное печальному звуку дудочки.

— Джирел...

Затем снова зазвучали все остальные звуки, подул ветер и голос Гийома стал отдаляться. И вновь продолжилась погоня.

Луна уже не освещала окрестности, ее наводящее ужас лицо почти ушло за линию горизонта, и длинные тени лежали на земле. Джирел показалось, будто на горизонте светает. Она была столь измотана, ее охватило такое отчаяние, что теперь ей было все равно. Она лишь знала, что будет продолжать преследование, даже если ее застанет рассвет и принесет с собой смерть более ужасную, чем самая страшная смерть на земле, и, возможно, бесконечное страдание в образе одного из тех чудовищ, которых она видела: нетрудно было догадаться, что так страдают проклятые души. И живое, извивающееся дерево, и идол, олицетворяющий грехи Гийома, и тень, скитающаяся по этим бесприютным местам, и жалобный плач, носимый ветром во мраке,— все это души грешников. Но Джирел уже слишком устала, чтобы много думать обо всем этом. У нее осталось лишь немного сил, чтобы, спотыкаясь, брести за голосом. А голос все звал ее по имени, то вспыхивая, то угасая где-то во мраке.

Погоня окончилась внезапно. Джирел подошла к ручью, тихо несущему воды. Через него был перекинут мостик. Она пошла по нему, остановилась на середине и посмотрела в воду. Боже, отражение смотрит на нее, отчаянно разинув рот, словно кричит без звука, а у нее самой губы были плотно сжаты. Джирел заглянула в глаза отражению и прочла в их глубине предупреждение, отчаяние и страшную боль; лицо ее до неузнаваемости исказила тоска и безнадежность. Жуткое было зрелище, но ей было уже не до этого, она поплелась дальше, ей было уже все равно, пускай ручей отражает ее отчаяние, пускай ее окружают мрачные пейзажи, а на горизонте ширится зловещая полоска зари.