Черные боги, красные сны (Сборник)

Джирел до крови закусила губу и собрала все свои силы, чтобы сосредоточить внимание на пламени, горевшем вокруг огромной головы идола. Она понятия не имела, что произойдет после. Голова ее шла кругом, глаза застилал туман, но, сильно закусив губу, она усилием воли направила пламя, мягко бегущее по ее телу, прямо на огненную корону, обрамляющую величественный лоб статуи.

И голубые язычки, которые так нежно ласкали ее, отделились от ее скрытого бархатом тела и обратились в сторону идола. Едва живая от слабости, отдав почти все свои силы пламени, Джирел тем не менее удвоила свои усилия. Пламя, отделившееся от нее, вытянулось и по огромной мерцающей дуге поднялось к голове огромной черной статуи, нависающей над Джирел.

Откуда-то издалека до нее донесся низкий, рокочущий голос Пава:

— Джирел! О Джирел! Не делай этого! О дурочка, остановись!

Голос его не был голосом человека, испугавшегося за свою жизнь,— нет, так кричат, когда хотят предупредить об опасности.

Но Джирел сразу забыла об этом, сейчас она слепо подчинялась одной цели: погасить пламя, осеняющее голову идола. И если еще и оставались в ней какие-то силы, она постаралась перелить их в голубоватую дугу, которая перекинулась от нее к статуе.

— Джирел! Джирел! — рокотал, словно отдаленные раскаты грома, низкий голос Пава из-за плотной пелены тумана, в которую ее погрузила слабость.— Остановись, ты ведь не знаешь...

И тут порыв ледяного ветра унес его слова.

— Ш-ш-ш! Скорее! Скорей же! — зашелестел едва слышно замогильный голос ведьмы в ее ушах,— Не слушай его! Не дай ему себя остановить! Он не сможет причинить тебе вреда, пока горит синее пламя! Давай же, торопись!

И Джирел послушалась. В полуобморочном состоянии, не видя ничего перед собой, кроме голубоватой дуги, она продолжала сражаться. Она вновь и вновь вливала в дугу свои силы — откуда только они брались,— и она становилась все длиннее, поднимаясь вверх огромными скачками, пока наконец голубые языки пламени не смешались с красными и сияющая корона не начала тускнеть. Сквозь туман полубеспамятства до нее донесся крик Пава. Его низкий, рокочущий голос был полон отчаяния.

— О Джирел, Джирел! Что ты наделала!

Ликование охватило ее. Все ее существо накрыло горячей волной злости на Пава, и новые силы, словно вино, разлились по ее жилам. Мощным взрывом ярости она выбросила всю вновь обретенную силу, до последней капли, туда, куда протянулась голубоватая дуга. И вот, упоенная торжеством, она увидела, как пламя замигало. На мгновение все погрузилось в мерцающий полумрак, потом свет погас, не стало ни красного, ни голубого пламени. И наконец раздался оглушительный грохот, словно небеса обрушились на землю, и настала полная темнота.

Совершенно больная, разбитая, слабая и полуживая — настолько сильно было напряжение всех ее внутренних резервов в этой борьбе,— она услышала, как откуда-то издалека Пав, хоть и не произнося слов, зовет ее. Непроглядная тьма сгустилась вокруг нее, она словно оказалась на дне океана, и огромная толща воды больно сдавила все ее существо. Под гнетом этой тьмы она едва слышала голос, взывающий к ней. И несмотря на то что все чувства в ней притупились, она поняла, что случилось нечто непоправимое. Неимоверным усилием воли Джирел заставила себя вслушаться в то, что пытался сообщить ей далекий голос.

Да-да... он пытается что-то произнести, что-то сказать ей, донести до нее что-то бесконечно важное. Голос его все меньше походил на человеческий, звуки были все менее членораздельными, превращались в мощное рычание, рев. Так, наверно, говорил бы тайфун, если бы мог говорить.

— Джирел, Джирел, зачем ты...

Вот и все, что ей удалось разобрать, слова его утонули в оглушительном реве — это был голос самой вечности.

Мощный поток ее хлынул, заполнил мрак и смешался с ним. Невыносимый рев оглушил Джирел, и черная тьма своей тяжестью буквально придавила ее к земле.

Сквозь ревущую пустоту пронесся мощный порыв ветра, принеся с собой запах склепа. Джирел хотела отвернуться, но, к ее полному изумлению, тело перестало слушаться. Она не могла больше двигаться, она была совершенно беззащитна в громыхающей тьме, несущей ей невыносимые муки, этот грохот разрывал ей мозг, каждая клеточка ее тела вопила от боли. Сознание ее стало постепенно тускнеть — так угасает пламя.