Черные боги, красные сны (Сборник)

Эндред... Эндред... Мощь этого вихря над ее головой, по силе подобная извержению вулкана, куда-то пропала... Теперь ее хватало лишь на то, чтобы шевелить щекочущие лицо рыжие пряди волос; ветер все еще неистовствовал, но как-то безвредно, и сквозь рев его все сильней прорывались резкие, визгливые звуки лютни. Куда девалась его бешеная энергия, которая совсем недавно так потрясла ее? А танец Аларика и его свиты, этот безумный хоровод, описывая вокруг нее виток за витком во тьме зала, каким-то непостижимым образом накапливал, наращивал свою мощь, и, стоя на коленях и прижимая к себе скользкую шкатулку, она ощущала это совершенно отчетливо. Ей казалось, что сам воздух вокруг нее, напрягаясь изо всех сил, поет, завывая, дикую песнь. Хоровод двигался в противоположную движению вихрей Эндреда сторону, и сила Эндреда явно ослабевала. Джирел чувствовала это, ясно ощущала, что он уже изнемогает во мраке над ее головой. Музыка визжала все громче, она заглушала вой слабеющего вихря, и жуткая радость на лицах проносящихся мимо в своем ужасном танце людей говорила ей почему. Это была битва, и в этой битве они каким-то непостижимым образом одолевали его. В безумных струнах лютни карлика, в несущихся по кругу в диком танце фигурах таилась мощная энергия, с которой не могла совладать вековая жестокая сила Эндреда. Скорчившись на полу, прижимая к ноющей груди шкатулку, она чувствовала, что мощь его уже почти иссякла.

И все же — та ли это драгоценная шкатулка у нее в руках, и за нее Ли они вступили в столь яростную схватку? Никто даже взглядом не удостоил скорчившуюся перед ними на полу девушку, никто даже мельком не посмотрел на предмет, который она судорожно прижимала к себе. Лица их были с восторгом обращены вверх, глаза слепо, в безумном экстазе уставились в темноту, словно видели там Эндреда, и... они безмерно желали его. Их лица выражали страстное вожделение, это оно заставляло их светиться столь безумной радостью. Джирел почувствовала такое утомление, что сознание ее почти перестало фиксировать что-либо, она тупо смотрела на то, что перед ней происходит, уже не испытывая ни замешательства, ни недоумения.

Она едва ли поняла, когда закончился этот дикий, невообразимый танец. Убаюканная безумным вращением безумного хоровода, впавшая в состояние транса, она склонилась головой к коленям, ощущая лишь головокружение. Но танцоры постепенно замедляли свое движение — и вместе с ними замедлял движение вихрь наверху. Больше не завывал ветер во тьме; наконец раздался долгий вздох, и звук его становился все тише и слабее по мере того, как хоровод танцующих замедлял свой бег...

И потом из темноты над головой раздался ответный долгий, мягкий сипловатый вздох, который задул ее сознание, словно пламя свечи...

Дневные лучи, просочившись сквозь высокие, узкие стрельчатые окна, коснулись сомкнутых ресниц Джирел. Она очнулась и с трудом разлепила веки, щурясь от света. Каждый мускул, каждая косточка ее гибкого сильного тела ныли после схватки с ночным шквалом и долгого лежания на холодных и твердых камнях. Она села, инстинктивно нащупав свой кинжал. Он лежал немного поодаль, потускневший от крови. А шкатулка... шкатулка!..

Паническая тревога, сжавшая ее горло, мгновенно стихла; она увидела этот покрытый плесенью драгоценный предмет, лежащий на боку как раз возле локтя, и облегченно вздохнула. Совсем маленький, с поржавевшими петлями, кожа побелела от времени и подгнила — еще бы, два века пролежала эта шкатулка черт знает где, в сырости и мраке. Но, похоже, она сохранилась нетронутой с тех самых времен; незаметно, чтобы ее открывали. Она взяла ее в руки и для начала слегка потрясла. Внутри что-то есть, что-то мягко стучит о стенки — по звуку и по весу похоже на какой-то мелкий порошок.

Вдруг внимание ее привлек тихий шорох... словно кто-то негромко вздохнул; она подняла голову и огляделась, пристально всматриваясь в темные углы зала. Но что это? Вокруг нее, образуя неправильную окружность, лежат распростертые тела ночных танцоров. Неужели они мертвы? Но нет, тихое дыхание вздымает груди лежащих, а на лице той, которая к ней ближе всех,— да это же Дамара! — выражение такого непристойного довольства, что Джирел с отвращением отвернулась. Но и на лицах всех остальных то же самое выражение. Она видывала в жизни, и не раз, валяющихся после ночного кутежа пьяниц, но куда им было до этих! Такое отвратительное, такое грязное удовлетворение было написано на лицах приближенных Аларика. Вспомнив, какое вожделение она видела в их глазах прошедшей ночью, она попыталась представить себе то таинственное удовольствие, какое они получили, когда она потеряла сознание...