«Черные эдельвейсы» СС. Горные стрелки в бою

— Понимаю, — сочувственно произнес он. — Не переживай, это лишь минутная слабость. Три недели назад я тоже пережил свой черный час, когда мне дали неделю отпуска, вот только ехать мне было некуда, потому что Кенигсберг находился в осаде. Бывали и другие темные моменты, ты уж поверь мне. Я, например, до сих пор не знаю, где мои родители. Но мы не можем позволить себе поддаваться переживаниям. Легче от этого все равно не станет.

— Но как можно не думать, зачем все это? — возразил я.

— Принять как должное, что несчастья и беды — часть нашей жизни, что они происходят с нами постоянно и мы мало что можем с этим поделать, — продолжил он свои размышления. — Пойми, если задуматься, мы практически лишены возможности определять ход собственной жизни. Большинство вещей происходят сами собой. То, что мы пришли сюда добровольцами, — одно из редких исключений. Но уже в следующий миг ты — часть системы и лишен права выбора. Так что волей-неволей приходится смириться с тем, что происходит, и достойно играть свою роль. Зачем переживать из-за того, что нам не дано изменить?

— Да, но думать об этом не перестанешь.

— Я разве сказал, что ты должен перестать? Наоборот, чтобы делать выводы, нужно думать. И если ты не в состоянии изменить ход событий, значит, прими их как должное.

— Нет, это не по мне. Я так не могу.

— А я говорю, что сможешь.

— Может, и смог бы, но захочу ли?

— Вот увидишь, ты лишь станешь крепче духом. Как только ты сделаешь для себя этот вывод, твоя голова освободится для куда более важных вещей, нежели никому не нужные переживания.

— Например?

— Твой долг.

— Знаешь, я только и делаю, что пытаюсь понять, в чем же собственно состоит мой долг в данной ситуации.

— Ну если тебе не нравится слово «долг», назови это верностью родине. Неужели мы сражались в Лапландии, на Волге и в Африке лишь затем, чтобы тотчас бросить оружие, как только враг нарушил границы рейха?

Голос его звучал негромко и спокойно, а все сказанное им было очередным приглашением в мир стоицизма, в котором, я это точно знал, он чувствовал себя как дома. К тому же мой товарищ был прав. Разве мы не приносили присягу и не поклялись быть самими стойкими из стойких? То был его момент. Была в нем некая безмятежность. Чтобы перевесить страх потери, надежда ему больше не требовалась.

Через несколько дней нас перебросили на новый участок фронта, севернее и западнее прежнего. Лишь позднее выяснилось, что наша дивизия, действовавшая в соответствии с распоряжениями ставки фюрера, должна была развернуть наступление через реку Рувер, к югу от Трира. Сначала нас должны были перебросить туда на грузовиках, но сам бросок производил впечатление скорее бесцельной езды, чем части спланированной операции. Ехали ночью, отдыхали днем, в каких-то неизвестных нам местах, и мы, простые солдаты, вскоре потеряли представление о том, где находимся. Мы колесили по извилистым дорогам посреди поросших лесом гор, иногда проезжали мимо виноградников на склонах крутых холмов над речными долинами, но был ли это Мозель или Саар, мы не знали. Короче говоря, мы блуждали в потемках. Деревушки на холмах, все еще обитаемые, казалось, поворачивались к нам спиной, когда мы ночью проезжали сквозь них, словно не желали пускать к себе войну. Наконец наши скитания завершились в городке под названием Херместейль. Отсюда мы пешим маршем двинулись на запад.

Наступление было назначено на четыре утра 7 марта. Мы приготовились как будто для учений. Мы не стали брать с собой все пулеметы, а также иное тяжелое снаряжение. Пулемет Генриха и мои были объединены в один взвод, причем командиром был назначен Генрих. Ожидая, когда, наконец, двинемся с места, мы стояли молча и пытались согреться. Температура снова упала ниже нуля, и все вокруг покрывал тонкий слой снега. Ночью стояла кромешная тьма, не считая огоньков сигарет, нельзя было даже разглядеть того, кто стоит рядом с тобой. Неожиданно все в строю зашевелились. Мимо, задевая солдат полами шинели, прошагал офицер и что-то негромко сказал. В темноте тускло блеснул Рыцарский крест. Провести смотр явился сам командир батальона. Было приятно осознавать, что он будет где-то рядом, когда мы ударим по врагу с тыла. А именно так и планировалось — нанести удар по тыловым позициям американцев южнее Трира.

Мы зашагали колонной по одному и быстро перешли пешеходный мостик, который соорудили для нас наши саперы, после чего двинулись по пересеченной местности. Я понятия не имел, ни где будут пролегать наши позиции, ни как мы до них доберемся. Думаю, это знал лишь тот, кто шел в голове колонны. А чтобы не заблудиться в кромешной тьме, каждый из нас был веревкой привязан к впереди идущему.