Черные флаги

Жрец — посол был низкорослым и толстым. Его плечи, живот и ноги покрывал тонкий слой жирной красной глины. Приближался он очень медленно, танцевальным, раскачивающимся шагом, покачивая бедрами, поворачивая то влево, то вправо увенчанную рогами голову и потрясая пучком перьев, прикрепленных к короткому шнуру с серебряными бубенцами. На полпути, посредине главной палубы, задержался и жестом призвал одного из воинов, стоявших у трапа. Бронзовый исполин торопливо подошел, оттолкнув негра-переводчика, не убравшегося вовремя с дороги, и стал за плечами жреца. Тот склонился низко, словно в поклоне, перед тремя белыми, резким рывком сорвал маску и выпрямляясь подал её назад, за спину. Показалось лицо, почти столь же страшное, как и маска; лицо, меченое тремя рубцами с каждой стороны от горбатого носа с раздутыми ноздрями, разрисованное черными и белыми линиями, выгибавшимися вокруг губ. Сверкавшие синеватые белки и черные радужки прятались глубоко подо лбом, до половины закрытым черной, ровно подстриженной челкой. Крупные пожелтевшие зубы при разговоре щерились между губ.

Быстро шагнув вперед, жрец вознес ладони на уровень лицо. Голос его звучал хрипло, слова прерывались, словно произносил он их с трудом или с сомнением. Мартену казалось, что среди чуждых гортанных звуков он различил повторенное несколько раз имя Бельмона и название его корабля.

Вступление было довольно коротким и содержательным. Из несколько дольшего пересказа переводчика, говорившего по-испански, следовало (после приветствий белому брату от его королевского величества) что Квиче-Мудрец все ещё властвует над своим народом в мире и благополучии, что он рад прибытию столь видных гостей и приглашает их в Нагуа, где приготовит для них достойный прием; что ему к тому же известно, что второй корабль белых братьев ожидает поблизости и что надлежало бы ввести его в лагуну до наступления темноты.

Когда негр умолк, у входа на трап показались ещё шесть индейцев, несших на двух больших щитах овощи, фрукты, лепешки и битую птицу. Сложив дары у трапа, они отступили и выстроились в ряд вдоль борта.

Теперь пришла очередь Бельмона. Шевалье спустился на две ступеньки и заявил, что на этот раз прибыл не как вождь, а как товарищ и друг могучего владыки морей, прозванного Золотой Куницей, что на языке, которым пользуются величайшие мореходы мира, звучит как Мартен.

— Вот он, — показал Бельмон на Яна. — Гроза испанцев, победитель во многих сражениях, и притом человек большого и щедрого сердца; он переплыл океан, чтобы предложить свою дружбу мудрому вождю Квиче, укрепить его власть в Амахе ибыть может — расширить её на соседние земли.

Далее Бельмон заявил, что Мартен с благодарностью принимает приглашение в Нагуа и отправится туда на обоих кораблях, чтобы предложить королю скромные дары. У него нет, правда, золота и серебра, которыми так богата Мексика, но зато он привез железо, которого тут недостает; топоры и пилы, плуги и бороны, и даже мушкеты и пушки. Чтобы не остаться в долгу перед многоуважаемым жрецом бога Тлалока, он преподносит ему вот этот пистолет вместе с мешочком пороха и пуль, а также стилет со стальным клинком и рукоятью из перламутра.

Пока негр переводил его слова, ворочая глазами и давясь слюной от возбуждения, и сам посол, и остальные индейцы на палубе “Зефира” не могли скрыть охватившего их возбуждения.

Инструменты и оружие, особенно оружие огнестрельное — это дары куда ценнее, чем золото и серебро!

Жрец грозного Тлалока не скрывал радости, разглядывая старый пистолет с раздутым дулом. Пробовал пальцем острие стилета, гладил полированную рукоять, и наконец захотел поделиться хорошими новостями с остальными воинами, которые напряженно ожидали в пирогах результатов его дипломатической миссии. Подойдя к борту, он во весь голос сообщил им благие вести.

Ответом был вопль радости. Копья, перья, весла, каменные томагавки, луки взлетали вверх и возвращались в вытянутые руки, удивительно ловко подхватывавшие их на лету. Лодки качались, тыкались в борт “Зефира”, сталкивались друг с другом, кружились внизу, как стая разыгравшися рыб. Имя героя этой манифестации проникло в толпу и теперь возносились крики в его честь.

— О-хе! Мартен, о-хе! — вопили гребцы и воины, потрясая булавами и щитами.

Мартен шагнул на главную палубу, обнял Бельмона и вымазанного красной глиной дипломата и стал между ними, повернувшись к берегам Амахи и смеясь во все горло.