Черные глаза

Была у Миши одна особенность, пикантная в условиях казачьего хутора, затерянного в кущерях посреди пшеничных степей.

Миша, видите ли, был негр.

— Зови меня Майкл, — представился Миша, улыбнувшись во весь белоснежный рот, и рябая официантка в теплых галошах рухнула с барного стула.

У единственной хуторской булочной, она же бакалейная, она же аптека, по пояс в снегу балагурили три хуторские кубанские тетки. Лясы точили, как говорится. Толстые и румяные, в цветастых платках и черных гамашах под теплыми юбками. Негров до этого тетки видели только в фильме «Рабыня Изаура» и то не поверили, что такое бывает. Самым черным живым человеком, встречавшимся им наяву, был скотина Ашот, наглый беженец, который открыл у дороги шашлычную «Мой Анушик», ездит на крутой тюнингованной «Таврии» и всех бесит.

И вот к этим теткам подходит наш Миша. Такой черный-черный на фоне такого белого-белого снега. Тетки поначалу пятятся и глядят недоверчиво. Думают, это шутка такая. Думают, хлопцы хуторские намазались сажей и дурковают. Мало им, что Путин прилетит.

— Подывыся, кума. Это шо за аборыгэн? — говорит одна другой. — Чи наш хлопец, чи ни?

Кума вглядывается и понимает, что хлопец не наш. Яки ж ви хлопци, як ви нигры, как говорится.

— Кума, — медленно говорит одна, — ты бачишь, кума, це нигр! Це нигр у нас тут!

— Ой, шо творится на билом свити! — ошеломленно отвечает кума. — Ой, шо будит-то, деуки!

Все это они говорят Мише прямо в лицо, тыча в него красными пальцами, как в бессловесный музейный экспонат.

И Миша вдруг хлопается перед ними вприсядку, бьет себя по коленям и как заорет на весь хутор:

— Калинка-малинка-калинка моя! В саду ягода калинка-малинка моя!

Ор, треск, вопль! Тетки визжат, как свиньи под Рождество, хватают юбки в красные кулачищи и с криком «Ховайся, бабоньки!» разбегаются за огороды — прятаться от Миши в прошлогодних сухих камышах.

В это время в хуторском клубе, в котором лет десять не отпирался ржавый замок, проходит встреча хуторян с губернатором. Губернатор так и не выяснил, кто из малеванцев писал Путину и о чем, и решил на всякий пожарный успокоить всех разом: пообещать газ, школу, горячую воду, повесить жидов и Ашотика и вернуть пионеров.

Мало ли что придет в голову казакам рассказать президенту — рассудил губернатор. Пусть уж сначала со своими поговорят, пар выпустят.

Зал битком набит хуторянами. Многие в полной парадной казачьей форме. Газыря топорщатся — хоть сейчас рубать басурманов.

Встреча длится второй час, то есть давно уже свернула на любимую в те времена каждым кубанским начальником песенку — про нерусских.

— У нас в Туапсинском районе уже сорок процентов населения армяне! Доколе?

Хуторяне кричат: «Любо!» — и в воздух чепчики бросают.

И тут раскрывается настежь скрипучая дверь. Широко, с размахом. И на пороге стоит — негр Миша.

Губернатор замирает на полуслове. Хуторяне хватаются за сердце. Изумленные чепчики застревают в морозном воздухе. Хуторяне и чиновники одновременно осознают, что армяне в Туапсинском районе — не самая большая проблема Кубани. В конце концов, если по-честному, они сто лет уже там живут. А вот чтобы в хуторе Казаче-Малеванном среди бела дня живые негры — это, земляки-кубанцы, перебор.

Ошеломление от присутствия Миши было таким продуктивным, что за сутки расчистили снег, притащили тарелку и провели электричество в клуб.

И в день «Ч» стоят на белой площадке красивые сытые казаки в бурках и красных шапках, с газырями, с усами, с нагайками.

Города видят картинку и начинают орать на меня в том смысле, что какого хрена устроили здесь лубок, зачем все в театральных костюмах и немедленно переодеть в повседневное. Я объясняю:

— Слушайте, тут реально так ходят. По улицам. Всем до фени телемост — не телемост, тут у нас своя свадьба. Край особой судьбы, одним словом.

Нас выводят в эфир. Путин смотрит на казаков дружелюбно, они на него — недоверчиво.

— В эфире хутор Казаче-Малеванный, — щебечет ведущая.

— Малеванный? Как интересно! — говорит Путин.

И вдруг вся толпа, все эти орлы-казаки с могучими тренированными голосами как заорут за моей спиной:

— Малёванный, гля, а не Малеванный!

Я не знаю, кто изобрел узконаправленный микрофон. Пусть жизнь будет ласкова к этому человеку. Пусть дети его уважают старших и пьют дорогое шампанское. Этот изобретатель буквально спас мне жизнь и судьбу — в Москве никто ничего не услышал. Мы отделались стенокардией у звукорежиссера и непродолжительным заиканием у меня.

Татьяна Дасюк, творческий работник из Журавской, на вполне классическом русском спросила президента про газ.

— Проведем до конца января, — ответил Путин.

И никто не заметил инсульта у главного краевого газовщика, который с утра же собственноручно писал в президентской справке «до конца следующего ГОДА». А никакого не января.

— Три часа уже гутарит, а еще такой бадьорый, ты побачь, — пихнула меня локтем под бок Галюся. Казакам Путин понравился.