Черные яйца

– Да что вы, что вы, – хозяйка зарделась. – Скажете тоже. Да вы, кушайте, кушайте.

Ах, ну до чего они были хороши – дрозды по-нормандски. Съедаешь – и не замечаешь. Будто снетки.

Будто снетки! Снеток – это вобла, которая размером не вышла. А вобла там и рядом не лежала. Там иная прельстительница лежала – обитательница проточных вод форель, чье мясо так нежно и тает на языке. А после форели как славно откушать грудку королевского пингвина по-эквадорски, с соусом «Либертад».

Умница, Маркиза! Нет конца твоей пицце.

– Ты ешь?

– Ем.

– Спасибо. Вилка выскакивает из потной руки, но так вкусно все, так вкусно...

Как в этой сковородочке все умещается? Цапнул вилкой, и – на тебе – ухо дикого осла, вагриуса по-бразильски. Цапнул в другой раз – глядь, а это и не вилка вовсе, а ложка, и в ложке той красная икра, или борщ холодный – хлебай – не хочу.

Нет сил уже есть. А надо. Потому что fascination, потому что не оторваться.

Цап вилкой – что на этот раз? Ого – мясо белого медведя, на правительственной антарктической станции специально откормленного медом на убой, – Вавилов лично рамки с сотами привозил. И жрал медведь тот мед, давился им, тошнило его. Не хочу, говорил медведь, мед твой вонючий. Жри, говорил Вавилов, жри – надо. И жрал медведь... Пора остановиться. Переедание вредно сказывается на жизнедеятельности организма.

– А что же вы всухомятку-то кушаете? – напевный голос хозяйки. – Вот, не желаете ли отпробовать? «Агдам» урожая 1917 года.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава первая ШВЕЙЦАРИЯ

Другая половина слова замерла на устах рассказчика... Окно брякнуло с шумом; стекла, звеня, вылетели вон, и страшная свиная рожа выставилась, поводя очами, как будто спрашивая: «А что вы тут делаете, добрые люди?»

Н. В. Гоголь

– А что ты с ним будешь делать? – спросил Володя Сашу.

– Пригодится, – ответил старший брат.

– А стрельнуть дашь? – Володя не мог отвести взгляда от пистолета в руках у Саши.

– Мал ты еще для таких дел, – снисходительно глянул на него Александр Ульянов. – Да и патронов мало, для дела надо беречь.

– Для какого дела? – не отставал Володя. Саша пожал плечами. Он и сам толком не знал, для какого. Для очень важного дела. Саша явственно ощущал сейчас, что впереди у него будет очень важное дело. Эх, на уши всех поставим. Удача с нами.

– Бухаря завалишь? – испуганно прошептал Володя.

– На кой мне твой Бухарь? – Старший брат прицелился в канделябр.

– А ко мне сегодня Санек Керенский подваливал.

– Да? – Саша нахмурился, водя стволом по помещению. – И что?

– Я сбежал. Там дырка была в заборе. Знаешь дом Лекова?

– Этого пьяницы... – Саша поморщился. – Знаю, конечно.

– Так вот, я через его сад и рванул.

– С паршивой овцы хоть шерсти клок, – усмехнулся Саша. – А то, что ты сбежал – это не страшно. Кто ты, а кто Санек-балалайка? Он старше тебя и сильнее. Ты поступил умно. Это называется тактика. Ладно, иди спать. Я хочу побыть один.

Володя с недовольным видом удалился к себе. Вот, вечно так.

Интересно, а почему все называют Лекова пьяницей? Пьяницы на престольные праздники возле трактиров лежат. А Леков – он другой. Он на скрипке играет, в гимназии даже слышно. А еще у него телескоп есть. На чердаке.

Только играет он странную музыку. И неправильно. Нельзя так на скрипке играть.

Володя потянулся и заснул.

* * *

Владимир Ильич потянулся и зевнул.

Ну нигде покоя нет. Что за чудное было кафе – тихое, спокойное, уютное. А теперь во что превратилось? Все заполонили эти – патлатые, бритые, черт-те что на головах. Одеваются, словно клоуны... Как тараканы на объедки праздничного пирога, не убранного на ночь в буфет, как отвратительные насекомые набросились эти негодяи на жирную, пасторальную Швейцарию. Войны испугались, не хотят воевать. А война нужна. Объективно нужна. И, лучше всего, не одна, а несколько. Как Владимир Ульянов учил, еще тогда, в детские годы, – перессорить противников, ослабить их междоусобными распрями, а потом улучить момент и всех разом...

Взять, к примеру, хотя бы вот того. Или – этого. Их бы в Симбирск, да нос к носу с Саньком-балалайкой, с Керенским. Или – на пристань, к Бухарю в лапы. Что бы делали эти патлатые да бритые? Нет, с этой командой каши не сваришь. А каша, она, ох как хороша бывает, если ее правильно заправить и вовремя на стол подать.

Голодранцы...

Владимир Ильич сунул руку в карман и, не вытаскивая бумажник на свет божий, пересчитал пальцами купюры. Голодранцы... Впрочем, где-то это и хорошо. Вот, скажем, если этой тощенькой несколько франков показать издали, так, вероятно, и забудет она тут же своих волосатиков, да и побежит, задрав хвост за тем, кто ее франками-то поманит. Прогнило тут все.